А Бейбарс мог приступить к осуществлению своих планов, не боясь интервенции с Запада. Весной 1275 года он лично повел набег в Киликию, где разграбил равнинные города, но не добрался до Сиса. Через два года он решил вторгнуться в Анатолию. Султаном сельджуков был тогда ребенок Кей-Хосров III. Главная власть в государстве принадлежала его министру, или хранителю печатей, Сулейману Перване, но он был не в состоянии контролировать набиравшие силу местные эмираты, самым важным из которых был Караман. Ильхан сохранял неопределенный протекторат над султанатом, обеспечивая его присутствием значительного монгольского гарнизона. 18 апреля 1277 года мамлюки разгромили этот гарнизон при Эльбистане. Через пять дней Бейбарс вошел в Кесарию Мазаку. Министр султана Сулейман и караманский эмир поспешили поздравить победителя, но Абага встревожился и сам повел монгольские войска форсированным маршем в Анатолию. Бейбарс не стал дожидаться его и ушел в Сирию. Абага быстро вернул себе контроль над сельджукским султанатом. Изменника Сулеймана поймали и казнили, и, по слухам, на пиру ильхану подали блюдо из его тушеной плоти.

Бейбарс ненадолго пережил свою анатолийскую авантюру. О его смерти ходили разные слухи. По некоторым хроникам, он умер от ран, полученных в недавней кампании, по другим, выпил лишком много кумыса — перебродившего кобыльего молока, которое популярно у турок и монголов. Но по самой распространенной версии, отравленный кумыс ему поднес правитель Керака аль-Кахир из Айюбидов, сын ан-Насира Дауда. С аль-Кахиром была его армия, и он оскорбил султана, а потом по беспечности выпил из той же чаши, где находился яд, не ополоснув ее. Бейбарс умер 1 июля 1277 года.

Его смерть освободила христианство от величайшего врага со времен Саладина. Когда Бейбарс стал султаном, франкские владения простирались вдоль побережья от Газы до Киликии, и великие крепости во внутренней части страны защищали их от востока. За семнадцать лет своего правления он зажал франков в нескольких приморских городах — Акре, Тире, Сидоне, Триполи, Джебейле и Тортосе, а также изолированной Латакии и замках Атлит и Маркаб. Он не дожил до их полного уничтожения, но сделал его неизбежным. Он почти не обладал теми личными качествами, благодаря которым Саладин завоевал уважение даже врагов. Бейбарс был жесток, вероломен и ненадежен, груб и резок в речах. Его подданные не могли любить его, но восхищались им, и не без причины, ибо он был блестящим полководцем, тонким политиком и мудрым правителем, быстрым и скрытным в решениях и дальновидным в целях. Несмотря на рабское происхождение, он был покровителем искусств и активным строителем, который много потрудился для украшения своих городов и восстановления крепостей. Он был злым человеком, но одним из величайших правителей своего времени.

На протяжении всей истории Утремера вопрос прямого соперничества между христианством и исламом нередко размывался или уходил на второй план из-за соображений экономической выгоды. Франки основали свои колонии в тех местах, которые издавна считались богатыми и через которые проходили некоторые из важнейших торговых путей мира. Финансовые и коммерческие амбиции европейских поселенцев и их союзников порой шли против религиозного патриотизма, и нередки бывали случаи, когда самые базовые человеческие потребности принуждали их искать дружбы с соседями-мусульманами.

Когда начинался Первый крестовый поход, им двигали не коммерческие мотивы. Новое движение поначалу обеспокоило итальянские морские города, чьи торговцы, как никто другой, отличались завидной предусмотрительностью в деле зарабатывания денег, так как война могла нарушить их торговые связи со средиземноморскими мусульманами. И лишь когда крестовый поход доказал свою успешность и франки обосновались в Сирии, итальянцы предложили свою помощь, осознав, что новые колонии могут принести им выгоду. Говоря об экономических мотивах крестоносцев, ими двигало скорее желание мелких дворян Франции и Нидерландов приобрести поместья и стремление крестьян тех же стран вырваться со своих безрадостных, нищих домов с наводнениями и голодом последних лет и поселиться в сказочно богатых краях. Многие простые люди не видели различия между этим миром и иным. Они путали земной Иерусалим с небесным и ожидали найти там город, мощенный золотом, текущий молоком и медом. Они обманулись в своих надеждах, но отрезвление происходило медленно. Городская цивилизация Востока и его более высокий уровень жизни производил на паломников впечатление достатка и роскоши, о которых, возвратившись домой, они рассказывали друзьям. Но шло время, и рассказы становились все менее радужными. После Второго похода уже не было массового движения среди западноевропейских крестьян с целью обрести новый дом на Святой земле. Авантюрного склада дворяне еще отправлялись на Восток, чтобы сколотить себе состояние, но одной из проблем в организации уже поздних походов как раз и было отсутствие экономических стимулов.

В действительности франкские провинции Утремера от природы не отличались богатством. Там встречались плодородные районы, например Изреельская, Шаронская и Иерихонская равнины, узкая полоска берега между Ливанскими горами и морем, долины Аль-Букайи и Антиохии. Но по сравнению с территориями за Иорданом, Хаураном и долиной Бекаа Палестина была бедной и неплодородной. Трансиордания представляла двойную ценность для франков: и ее хлебородными полями, и тем, что обеспечивала контроль над дорогой из Дамаска в Египет. Не всегда Иерусалимскому королевству было легко прокормиться без помощи Трансиордании. Если случался неурожай, зерно приходилось покупать у мусульманской Сирии. В последние десятилетия Утремера, когда владения франков сузились до городов на полоске побережья, зерно всегда приходилось ввозить.

Зато других продуктов хватало. В горах паслось множество овец, коз и свиней. Вокруг всех городов зеленели сады, огороды и пышные оливковые рощи. Более того, возможно, что оливковое масло в небольших количествах экспортировалось на Запад, да и редкие палестинские фрукты, такие как сладкий лимон или гранат, иногда можно было увидеть на обеденном столе у итальянских богачей[85].

Было, однако, несколько продуктов, которые Утремер мог вывозить в довольно большом количестве и получать ощутимый доход. Самым важным из них был сахар. Прибыв в Сирию, крестоносцы увидели, что во многих прибрежных районах и в долине Иордана разводят сахарный тростник. Они тоже стали культивировать его и научились у местных процессу изготовления сахара из тростника. В Акре была огромная сахарная фабрика, да и в большинстве приморских городов было свое сахарное производство. Главным центром индустрии был Тир. Почти весь сахар, который потребляли в Европе в XII и XIII веках, привозился из Утремера. Второй статьей экспорта были всевозможные ткани. Шелковичного червя разводили в районе Бейрута и Триполи еще с конца VI века, а на палестинских равнинах растили лен[86]. Шелковые ткани продавали на экспорт. Аксамит производили в Акре, Бейруте и Латакии, а Тир славился тканью, которую называли зендадо или сендаль. Лен из Наблуса славился не только на Востоке. В моде была одежда, окрашенная пурпурной краской из Тира. Но итальянцы могли покупать шелка и лен и на рынках Сирии и Египта, где наличных запасов было больше, а цены — часто ниже. Так же обстояло дело и со стеклом. Евреи разных городов, особенно в Тире и Сидоне, производили стекло на экспорт, но им приходилось конкурировать со стекольщиками из Египта. Дубильни, скорее всего, удовлетворяли только местные потребности, но керамические изделия порой шли на экспорт.