Против воли я бросаю взгляд на Мэтта, который, кажется, хочет войти в комнату, но потом медленно возвращается в кухню.

– Но у меня-то есть опыт, – напоминает Клер. – И я знаю, что это тебе по плечу. Район у нас маленький, и это кафе пользовалось здесь явной популярностью. Мы же не собираемся открывать гигантскую модную кофейню в центре города.

– Знаю, но, по правде говоря…

Опускаю глаза, чтобы не встречаться с ней взглядом, и принимаюсь внимательно рассматривать нечто такое, что подозрительно напоминает половинку банана, размазанную по ковру.

– Я не слишком-то верю в свои силы, – признаюсь наконец. – В том смысле, что в последнее время дела у меня шли неважно, не знаю уж, заметили вы это или нет.

– Добро пожаловать в клуб, – говорит Клер, но тон у нее скорее примирительный, нежели пренебрежительный. – На моем личном горизонте два года назад не было никаких намеков на близнецов и долги. Я считала, что мы неплохо справляемся. Хороший дом, хорошая машина, хороший район, хорошие школы. Но жизнь способна встряхнуть тебя и закатить оплеуху. А потом еще наподдать по яйцам. А потом…

– Хватит, хватит, я уловил суть.

– Ты потерял брата, но пережил это горе и завел прекрасную семью. Пять месяцев назад Сэм до истерики боялся шума и толпы, а сейчас собирается участвовать в турнире по компьютерной игре. Алекс, ты справишься. Я считаю, что ты не имеешь права не справиться.

– Спасибо.

Это все, что я могу сказать. И в тот момент, когда я уже совсем собираюсь расчувствоваться, в комнату с воплями влетает Табита, по пятам за которой мчится ее братец, вооруженный пластмассовым мечом и лазерным пистолетом.

– Стабильности больше не существует, – продолжает Клер, переждав нашествие. – Я имею в виду ритм жизни и отсутствие уверенности в чем бы то ни было. Приходится как-то с этим справляться. Ты определяешь, что главное, и делаешь на это упор.

Несколько секунд мы сидим молча, прислушиваясь к звукам из кухни, где Мэтт раскладывает по тарелкам пасту.

– Клер, – произношу я негромко. – Ты опять начиталась мотивационных постов на «Фейсбуке»?

Остаток недели я провожу, уткнувшись в свой ноутбук, составляя сметы и списки вещей, необходимых для кафе: арендная плата, мебель, оборудование, персонал. По вечерам выхожу навестить Джоди и Сэма – главным образом Сэма. До турнира остается всего ничего, и мы позволяем ему играть дольше обычного; он почти каждый вечер встречается в онлайне с Оливией. В основном они отрабатывают навыки строительства, пробуют разные новые вещи, делают простые машинки с пистонами и батареями. А с прочими друзьями они подбираются все ближе к Дракону Края. Прочесали всю карту, убивая монстров и собирая сокровища, необходимые для обнаружения мифического Портала Края. Скрытый глубоко под поверхностью мира, это конечный пункт «Майнкрафта».

Там ждет своего часа дракон.

Наступает канун турнира. Я спланировал маршрут до Лондона в гуглокартах и договорился встретиться с Дэном у входа, чтобы он провел нас внутрь. Чуть позже заеду домой, посмотрю, как продвигается тренировка Сэма. Да, тренировка. Мы относимся к этому очень серьезно. Это дурдом. Клер была права: еще несколько месяцев назад он пришел бы в ужас от предложения принять участие в подобном мероприятии. Я видел на сайте фотографии с турниров прошлых лет: огромный ангар, битком набитый подростками, режущимися в разные игры на больших экранах практически в полной темноте. Какой шум там стоит, остается лишь представлять. До сих пор ожидаю, что, когда мы окажемся там, он вцепится в мою руку и потребует немедленно везти его домой. Тогда можно будет продолжить жить привычной жизнью, а все произошедшее занести в графу «опыт», как и все остальное, что заканчивается сходным образом. Однако в глубине души я думаю иначе.

Сижу за столиком у Дэна и смотрю из окна на город. Как-то незаметно для меня самого укоренилась привычка представлять, что все здания – модели из «Майнкрафта», и я прикидываю, могли бы мы с Сэмом построить Клифтонский висячий мост, или Мемориальную башню Уиллса, или, на худой конец, странного вида дроболитейную башню на Чиз-лейн. В руках держу раскрытую книгу «Как управлять собственным кафе», но читать ее так и не начал. У нее были хорошие отзывы на «Амазоне». Пытаюсь начать, но каждый раз меня отвлекают какие-то мысли. Толпа родителей, визг шин. Не подпускайте его, уведите прочь. Картины прошлого встают перед глазами всякий раз, когда я задумываюсь о том, чтобы жить дальше, начать что-то новое. Решения, которые Джорджу так и не пришлось принимать.

Но теперь что-то изменилось. Возможно, дело в психотерапии, возможно, в неожиданном ощущении какой-то наполненности особым смыслом всего вокруг – Сэма, меня, Джоди, – я пока сам толком не понимаю. Но в прошлом, думая о Джордже, всякий раз я упрекал себя, если не возвращался беспрестанно к событиям того дня. Вина вытесняла все остальное. Однако сегодня утром я пошел в своих воспоминаниях дальше, задерживаясь на драгоценных мгновениях нашего совместного времяпрепровождения: вот мы с ним гоняем мячик по парку в погожий денек, вот устраиваем веселую возню перед телевизором, вот валяемся на кроватях после школы, запоем читая комиксы. Ловлю себя на том, что улыбаюсь. Не уверен, что моя память сохранила голос Джорджа, зато его смех до сих пор звучит у меня в ушах – озорное заливистое стаккато.

Мои мысли перекидываются на Сэма и на ту искорку, которую я разглядел в нем за последние несколько месяцев. Она, без сомнения, жила там с самого начала, но я был слишком зашорен, чтобы ее увидеть, слишком озабочен «проблемой» Сэма. Теперь я понимаю, что его взгляд на мир совершенно отличен от моего, он полон закономерностей, неожиданных открытий и красот, которые я не способен ни увидеть, ни постичь. Когда он был малышом, едва научившимся ходить, у нас с ним был субботне-воскресный ритуал. Я сажал его в коляску и вез к одной конкретной скамейке, установленной на пятачке неподалеку от одной из крупных транспортных артерий, пересекающих Бедминстер. Там мы сидели рядышком примерно час, иногда дольше, и он тыкал пальчиком в проносящиеся мимо легковые машины, фургоны и автобусы и спрашивал: «А этот куда, папа?», а я придумывал пункт назначения. Вдалеке, на возвышении, виднелись ряды разноцветных домиков; я указывал на каждый по очереди, а он говорил: «Голубой, желтый, красный, голубой». Цвета, которые он называл, действительности соответствовали крайне редко, но смысл был не в этом. Мне нравились эти моменты покоя и общности. Тогда я думал, что это просто дурацкая игра, способ найти успокоение в повторении. Я заблуждался. Это была попытка с его стороны понять и разложить по полочкам окружающий мир, проникнуть в суть безумного калейдоскопа событий вокруг него. Ему требовались правила, пусть даже зыбкие, чтобы осмыслить все происходящее. Поскольку город не служил для него просто шумовым фоном, он не мог взять и отключиться от него – мир беспрестанно обрушивался на его чувства всей своей мощью. Ему было отчаянно необходимо разобраться во всем.

Теперь, похоже, все становится яснее, точно незнакомый пейзаж в лучах взошедшего солнца. Он – не проблема, он чудо. Он мой прекрасный сын. Он забавный, умный и любознательный, а еще он делает парадоксальные, но при этом поразительно глубокие выводы. Его воображение – это гигантский плавильный котел, в котором из хаоса звуков выкристаллизовывается смысл. Как я мог этого не замечать? А хуже всего – пока до меня доходило, что к чему, смышленые ребятишки, вроде Оливии и Табиты, раскусили Сэма сразу же. Все это время я считал, что это он живет в своем собственном мире. А на самом деле это я там жил.