Темнело, но не смеркалось. Это беспокоило Фарсида и остальных конников: после кратких переговоров между собой, мужчины дали сигнал двигаться быстрее. Более слабые из обоза забрались в волокуши, а остальные пустились бегом следом. Сын Фарсида захватил из повозки короткие колья и, громко гикнув, унесся вскачь. Старший кочевник последовал его примеру, пришлось и Амаранте. Вот тут она осознала, что ее навыки всадника и врожденная сноровка харматанцев — несравнимые понятия! В сбруе харматанских коней почти не было металлических деталей — кочевники не причиняли боли животным, больше полагаясь на свои инстинкты, чем на насилие. Еле успевая следить за цепью, Моран боролась с лошадью, оказавшейся неожиданно слишком чувствительной к ее командам: каурая кобыла, попавшая в чужие, непривычно жесткие руки, скакала неровно, не понимая, чего от нее хочет всадница. Фарсид огибал высокие песчаные наносы и не ломился сквозь кустарник, сворачивая то вправо, то влево и поднимая облака мелкой пыли, а Амаранта, не зная пути, не всегда успевала вовремя среагировать. Несколько раз цепь больно рванула ее за ногу, и Моран срочно сближалась с харматанцем, покрываясь холодным потом от возможной перспективы жестокого падения на полном скаку.

Испытание, показавшееся Амаранте бесконечным, закончилось в неглубокой котловине, образованной двумя холмистыми возвышенностями. Кавир, прибывший первым, уже разложил на земле колья и начал вбивать их деревянным молотом в песок, другие кочевники тоже занимались чем-то подобным. Моран обессилено сползла с лошади, чувствуя, как саднят и дрожат непривычно натруженные, стертые о седло ноги.

— Я бы успел, — сказал Фарсид, бросая на землю ее цепь.

«Он бы не потащил меня за собой, если бы я упала», — догадалась Моран.

Кочевники, прибывшие раньше обоза, разбивали не шатры, а сооружали заслоны, располагая их вкруговую. Ветер то стихал, то усиливался, сгоняя пыль и песчинки в быстро бегущие дорожки, закручивал их вихрем и внезапно бросал в людей. Повторяющиеся удары песка неприятно покалывали и сушили кожу. Надвигалась буря.

Прибыли волокуши. Их расставили по внешнему кругу и привязали лошадей, а сами кочевники набились семьями под навесы без внутренних стенок. В этот раз никто не предавался любовным утехам и лишнего не разговаривал. Жены Фарсида и Кавира застелили землю шкурами и развели маленький костер, скорее — теплину в вырытом в песке углублении. Появился Красавчик. Его привели в убежище последним, и Моран поразилась жалкому виду нелюдя — он умудрился обгореть до красных пятен. Амаранта посмотрела на свои руки и ноги и не увидела ничего подобного — ее кожа оказалась устойчивее к солнечным лучам и плотнее. Улегшись на спину у самой стенки, Моран закрыла глаза и отключилась. Ураган хлопал плотной тканью, разъяренно бросал на хлипкое сооружение горсти песка и выл, но она не просыпалась, пока Харита не потрясла ее за плечо. Харматанцы жевали, макая еду в общую плошку; еле живой огонь освещал их лица, казавшиеся особенно грубыми и черными от загара. Буря бесилась снаружи, изредка врываясь внутрь защищенного круга и обсыпая песком сидящих у входа людей.

Харита дала Амаранте твердый, как камень, брусок темного хлеба. Отгрызть от него хоть крошку, не размачивая в уже знакомом кислом молоке, было невозможно. Наверное, остальные кочевники так же ужинали под своими навесами, но в свистящей мгле Моран их не видела. От спазмов в натруженных мышцах даже привстать было трудно, а кожа на бедрах казалась стертой до самого мяса. «Как я сяду верхом завтра?!» — подумала Амаранта, печально предсказывая свое самочувствие наутро.

Закончив трапезу, жена Фарсида протянула девушке маленький сосуд с широким горлышком и глиняной пробкой. Вытащив ее, Моран понюхала содержимое, но Харита быстро заговорила и замахала руками, показывая, что есть снадобье нельзя.

— Этим надо намазать твои ноги, — устало сказал Красавчик, — давай, я? Что уставилась, моя пери? Здесь все друг друга трогают, привыкай уже. Интересно, а от ожогов оно помогает? Кажется, я ужасно выгляжу.

— Ладно, мажь, — согласилась она, с облегчением падая на спину.

Лу подцепил желтоватую мазь средним пальцем, осторожно нанес на поврежденную щиколотку Моран и размазал.

— Щиплет?

— Нет.

Кавир возмущенно высказался по-своему и указал на Красавчика. Фарсид согласно кивнул и кинул сыну ключ, размыкающий кольцо. Молодой харматанец отодвинул плечом Лу и опустился рядом. Освободив пленницу от цепи, он зачерпнул полную горсть снадобья и принялся с силой втирать его в ноги девушки обеими ладонями, глубоко надавливая и разминая мышцы. Вздрогнув от неожиданности, Моран приподнялась было на локтях, но харматанец бесцеремонно толкнул ее обратно.

— Ага, я лечил неправильно. А ты только попробуй распустить ручки, моя пери, — предупредил Красавчик, — сын Хармы — это тебе не добрый нелюдь, разозлится, так разозлится! А твои ножки — просто прелесть.

Амаранта терпела, даже когда Кавир, закончив с голенями, высоко захватывал бедра.

— Скидывай одежку, пери. Тебе натрут спинку, — объясняя приказ харматанца, Лу и не удержался от улыбки.

— Нет!

Кавир попытался раздеть ее сам и очень удивился, когда Моран начала хватать его за руки.

— Эй, звезда моя безымянная, прекрати это, а! Он не понимает! Для сына Хармы ты ведешь себя странно! И Фарсид говорит, что если тебе не поправить здоровье, завтра ты на коня не сядешь, как он того желает, а путь у нас долгий. Демонову мать, знать бы еще, куда мы направляемся! — добавил Лу от себя.

Моран позволила стащить с себя платье через голову и легла на живот, а харматанец уселся на нее верхом. Она закрыла глаза и расслабилась: Кавир словно заранее знал, где болело и что сильнее всего устало; от лечебной мази и его умелых прикосновений кровь разогревалась, бежала по венам быстрее, прогоняя застой в тканях, снимая боль.

— Переворачивайся, пери, а я как следует рассмотрю… Сын Хармы займется твоими плечами, — Красавчик с усмешкой озвучил очередное требование Кавира.

Кавир перевернул ее сам и без малейшего стеснения продолжил лечение в том же духе. Внезапно у него появилась третья рука. Амаранта открыла глаза и увидела подле себя Фарсида: кочевник разглядывал ее тело, трогал и недоумевал, куда исчезли следы жестоких побоев. Еще были видны кровоподтеки на ребрах, но россыпь синяков побледнела, а неглубокие царапины отшелушивались.

— Харма любит тебя, моя пери! — перевел Красавчик самую очевидную мысль, пришедшую Фарсиду в голову.

Наконец, Кавир вытер руки и набросил на Амаранту кусок материи.

— До утра одеваться не надо, иначе ты не отдохнешь как следует. Это дети Хармы так считают. Но я-то думаю, что ты здесь все и вся перепачкаешь.

— Убирайся к демону, — буркнула Моран, отворачиваясь к стене и чувствуя себя тряпкой.

Под свист песчаного ветра она уснула очень быстро.

Раннее утро встретило Амаранту высоким небом отчаянно синего цвета. Харматанцы были уже на ногах и сворачивались. Обошлось без завтрака. Моран сидела на борту повозки, поджав ноги, Красавчик облокотился рядом — он был в обуви.