После речи он выступил в Аримин, возможно, послав туда предварительно отряд центурионов. Тогда же произошло то, что именуют переходом через Рубикон. Эпизод с переходом реки занял центральное место в сообщениях трех главных историографов Цезаря, Аппиана, Плутарха и Светония (Арр. В. С, II, 35; Plut. Caes., 32; Suet. Iul., 31), рассказывающих о событиях с небольшими вариациями. Согласно Аппиану, он вечером выслал вперед храбрейших из центурионов, чтобы те вошли в Аримин, а сам под предлогом нездоровья, удалился с ночного пира и прибыл к войскам, довольно быстро подойдя к реке Рубикон, бывшей границей Провинции и Италии. После долгих раздумий, Цезарь, наконец, перешел реку со своими знаменитыми словами (Alea iacta est — “Жребий брошен”) и к утру занял Аримин. Примерно то же рассказывает и Плутарх, добавив деталь о красивом юноше, игравшем на флейте, вслед за которым Цезарь и перешел реку (Plut. Caes., 32). Этот эпизод упоминает и Светоний, хотя в рассказах авторов есть важные различия. Во-первых, Аппиан сообщает, что переход состоялся ночью, а описание Светония и Плутарха скорее соотвествует дневному событию; во-вторых, Цезарь у Светония произносит речь после перехода (Suet. Iul., 31), а в одном из кратких вариантов Плутарха упоминается только Аримин (Plut. Cato, 52).

Все три биографа описывали событие спустя два столетия после того, как оно произошло. Самым интересным является полное молчание современников; ни Цезарь, ни Цицерон, ни его корреспонденты (а среди них в январе-марте 49 г. были Помпей, Домиций Агенобарб, Л. Корнелий Бальб, Г. Оппий, М. Целий Руф и сам Цезарь) ни словом не говорят о «судьбоносной реке». Рубикон появился позже; в эпитомах Ливия его еще нет (Liv. Epit., 109), Веллей Патеркул о нем уже упоминает (Veil., II, 50, 1). Заметим, что трудности с идентификацией реки испытывали и современник Августа, знаменитый географ Страбон (Strabo, V, 1 11; 2, 10 — он сомневается, был ли Рубикон границей Италии) и позднейшие исследователи. В 1932 г. правительство Италии объявило Рубиконом реку, именуемую ранее Фьючимино.

Впрочем, река Рубикон, несомненно, существовала, двигаясь из Равенны к Армину, Цезарь ее перешел, а знаменитая фраза (тем более, что это цитата из любимого Цезарем Менандра) действительно была произнесена. Фактом остается то, что рядовое и не замеченное современниками событие стало знаковым для будущих историков. Кроме чисто литературной стороны (что очень немаловажно), превращение Рубикона в символ смещало акценты, делая Цезаря нарушителем мира.

Операция с Аримином непохожа на объявление войны или начало переворота, но она имеет, наверное, не менее глубокий смысл. Действия Цезаря были спокойным и взвешенным противодействием перевороту. В своей речи он заявил о готовности противостоять беззаконию, подчеркнув его неприемлемость. Методы противостояния не уточнялись, противник получил право и возможность ответных ходов. Цезарь показал и тоvчто переговорный процесс слишком важен, чтобы его могли сорвать даже столь противозаконные действия помпеянцев.

Почти сразу после прибытия в Аримин, Цезарь начал переговоры через Л. Цезаря и Л. Росция. Луций Цезарь передал ему весьма своеобразное заявление Помпея, который просил не видеть в его действиях личное оскорбление и заявил, что действует «в интересах государства» (обычная формула группы Катона и оптиматов), призывая к этому и оппонента (Caes. В. С, 1, 6). Трудно сказать, было ли это стремлением успокоить больную совесть, шагом к переговорам или тактической уловкой (В. С, I, 7). Цезарь дал понять, что увидел первое.

Росций и Л. Цезарь получили конкретный ответ. Заявив о своих правах в отношении Галлии и вопроса о заочной баллотировке, Цезарь, в духе Помпея, заявил, что готов пожертвовать даже умалением собственного достоинства (dignitas), если это будет отвечать интересам государства. Условием остановки опасного развития событий являются простые и конкретные действия; вывод войск из Италии, отъезд обоих лидеров в провинции и прекращение набора. Цезарь предложил Помпею немедленные личные переговоры и обмен клятвами и гарантиями по любому спектру вопросов (Caes. В. С, I, 9). В перспективе вопрос о власти должен быть решен через свободные выборы в установленном законом порядке.

Согласно Цицерону (Cic. Att., VII, 14), 25 января Росций и Л. Цезарь вернулись к Помпею в Капую. Поездка, вероятно, потребовала около недели. Между тем, до конца января Цезарь не предпринял никаких активных действий. Это не позволяло ни количество войск, ни политическая установка. Наступление на Рим по Фламиниевой или Кассиевой дороге, потребовало бы не более недели, и его, видимо, ждали, но, понимали ли это помпеянцы, или нет, Цезарь вообще не собирался идти на столицу. Все это время он не спеша готовил плацдарм для подходящих из Галлии сил. Цезарь занял Арреций, Фан, Пизавр и Анкону, в которых вообще не было помпеянских войск (В. С, I, II). В письме от 17–22 января Цицерон пишет об утрате Анконы и сохранении помпеянцами Цингула, родного города Лабиена (Cic. Att., VII, 11), 26 января он сообщает только о занятии Цезарем четырех упомянутых городов (Cic. Fam., XVI, 12), а 3 февраля даже о слухах об отбитии Анконы (Cic. Ibid.).

Впрочем, в этом письме есть сведения о занятии Цезарем каких-то новых городов, хотя о военных действиях Цицерон не сообщает (Cic. Att., VII, 18). Активные операции начались, по всей вероятности, только на рубеже января-февраля.

Вероятно, между 17 и 22 января помпеянцы начали эвакуироваться из Рима. Помпей покинул столицу, приказав всем следовать за ним, а 23 января пришли сведения о сдаче Ауксима и Игувия. Ходили слухи о подходе Цезаря. Консулы бежали из Рима, прекратили набор и в суматохе оставили в городе государственную казну. Только в Капуе помпеянцы собрались и возобновили набор, зачисляя в армию колонистов и гладиаторов (Caes. В. С, I, 14; Cic. Att., VII, 14, 3). Уже 23 января Помпей встретился в Теане с Лабиеном (Cic. Att., VII, 13а), а 25 принял посольство Росция (Cic. Att., VII, 14). Бегство из Рима произвело крайне неблагоприятное впечатление на большинство сенаторов (в т.ч. оптиматов) и, вероятно, на простых римлян и италиков, а скептическое, настороженное и раздраженное отношение Цицерона, похоже, отражает и общее впечатление. Некоторые оптиматы обвиняли Помпея в некомпетентности и прямом предательстве (Арр. B.C., И, 36–37; Flor, IV, 3, 21; Dio, 41, 2; Plut. Caes., 33–34; Pomp., 60–61).

Позиция Цезаря вскоре стала давать свои результаты. Быстрота перемен привела к серьезным последствиям, предвидеть которые не могли не только помпеянцы, но, возможно, даже и Цезарь. В последней декаде января (вероятно, после 20-го) Цезарь направил Куриона к Игувию, где стояли 5 когорт Минуция Терма. Узнав о подходе Куриона, Терм вывел когорты из города, но солдаты разошлись по домам, Терм бежал, жители Игувия приняли войска Цезаря (В. С, I, 12). В Ауксиме, где расположился Аттий Вар, инициативу проявили уже сами местные власти, потребовавшие от Вара немедленно покинуть город (В. С, I, 13). Вар был вынужден вывести войска, но еще до начала боя его солдаты разбежались, а часть из них сдалась Цезарю (I, 13). На сторону Цезаря стали переходить города Пицена, а его собственные войска пополнились за счет 12 легиона (I, 15). Примерно ко 2 февраля Цезарь подошел к Аускулу, где стояли 10 когорт Лентула Спинтера (1, 15).