Высказывались и более мягкие предложения. М. Калидий и друг Цицерона Целий Руф предложили, чтобы Помпей удалился в свои испанские провинции, а второй консул Марцелл советовал отложить вопрос до окончания набора войск, т.е. продолжать необъявленную войну, но воздерживаться от ее объявления (В. С, I, 2). Заметим, что эти суждения исходили от людей, весьма далеких от сочувствия Цезарю. Желание сената хотя бы отсрочить войну было очевидно. Помпеянское руководство перешло к открытым действиям. Под его давлением было принято решение Сципиона в ультимативной форме обязывающее Цезаря распустить армию. В противном случае он объявлялся врагом отечества, готовящим государственный переворот (ad versus rem publicam facturum) (B.C., I, 2). Цезарь пишет о явном нежелании сената принимать подобную резолюцию (inviti et coacti) (В. С, I, 2), более того, Антоний и Квинт Кассий наложили на нее вето, что по закону делало решение недействительным (Ibid.), однако власть уже совершенно определенно переходила в руки помпеянского руководства, а в адрес трибунов раздавались откровенные угрозы.

Получив резолюцию сената, Помпей начал действовать. Сенат в полном составе был вызван к нему, и теперь заседания происходили уже за чертой города. Рим наполнялся солдатами и офицерами Помпея и его вооруженными сторонниками, а Лентул, Катон и Сципион оказывали на сенаторов открытое давление (В. С, III, 4). Интересно, что Цезарь не упоминает ни Бибула, ни Домиция Агенобарба, которые, вероятно, уже брали контроль над доверенными им войсками.

Особо жесткому давлению подверглись трибуны. Согласно Цезарю, на 7 день они были уже вынуждены бежать из Рима. Это означает 7 января, и следовательно, в заседании 7–8 января они уже не принимали участия (В. С, I, 5). В письме, датированном 12 января, Цицерон пишет о бегстве Антония и Кассия, как о свершившемся факте (Cic. Fam., XVI, 11). Согласно Аппиану, консулы удалили трибунов с заседания, а курия была оцеплена вооруженными воинами (Арр. B.C., II, 33). Не совсем ясно, о каком заседании идет речь, возможно, о заседании 1 января. Тесть Цезаря Л. Кальпурний Пизон и претор Л. Росций Фабат, бывший аграрный триумвир и легат Цезаря в Галлии (в 54 г.), попросили 6 дней для того, чтобы вручить Цезарю решение сената (В. С, I, 3). Значительная часть сенаторов считала нужным хотя бы информировать его о решении, что требовалось даже в отношениях с внешним врагом, но и это предложение было отвергнуто помпеянцами (В. С, I, 3–4).

Заключительный акт переворота приходится на 7–8 января. 7 января сенат принял «крайнее решение» (senatusconsultum ultimum), дающее неограниченные полномочия Помпею и другим магистратам. Сама форма такого решения, как показал это Цезарь, была сомнительна с точки зрения государственного права (B.C., I, 5). Конкретные меры были приняты 8 января: это было решение о наборе, который реально уже давно шел, и распределение провинций. Согласно Аппиану, набор увеличивался до 130 000 человек (Арр. B.C., И, 34). Вопреки всякой очередности, правилам и даже собственному закону Помпея, все ключевые провинции оказываются в руках помпеянского руководства. Испанские провинции уже были в руках Помпея и его легатов, Сирия передавалась Сципиону, Домиций утверждался в качестве наместника Галлии и преемника Цезаря, Африка передавалась Кв. Элию Туберону, хотя реально, при молчаливом согласии помпеянского руководства ее занял П. Аттий Вар. Мавретания доставалась Фаусту Сулле (В. С, I, 6), наместником Сицилии стал Катон. Македония и Греция вскоре также оказалась под властью консулов и Помпея, а находившийся в Сирии Бибул получил (видимо в марте 49 г. или даже раньше) командование флотом (Caes. В. С, III, 5, 4; Cic. Att., IX, 9). Командование в Италии также находилось в руках той же группы. Главная группировка (5 легионов) передавалась под личное командование Помпея, группировкой в Центральной Италии (около 40 когорт) командовали Домиций Агенобарб и Лентул Спинтер. Севернее стояли 10 когорт Кв. Минуция Терма и П. Аттия Вара. Терм, вероятно, связанный личными узами с первым командиром Цезаря, был в 62 г. народным трибуном и выступал вместе с Катоном против Цезаря и Метелла Непота (Plut. Cato, 27–28), а в 51 г. управлял Азией. Из других командиров можно отметить претора Л. Манлия Торквата, сына сулланского офицера и консула 65 г. и П. Рутилия Лупа, видимо, также потомка консула 90 г.

Излишне говорить, что ни одно из помпеянских назначений не прошло через комиции, равно как и само объявление войны. Часть должностных лиц, включая трибуна Л. Марция Филиппа, сына консула 56 г. и знаменитого популяра, консула 65 г. Л. Аврелия Котту, пытавшегося заступиться за Цезаря, исключили из жеребьевки, как неблагонадежных (В. С, I, 6). «По всей Италии производится набор», — заключает свой рассказ об этих событиях Цезарь, — «требуют оружие, взыскивают из муниципиев деньги, берут их из храмов, одним словом, попирается всякое право, божеское и человеческое» (I, 6).

Помпеянский переворот создавал крайне опасную ситуацию, фактически прерывая не только переговорный процесс, но и нормальное функционирование римской электоральной системы и вообще — политической жизни Рима. Парадоксально и то, что сами помпеянцы, столь решительно захватывавшие власть, в известной мере, оказались неспособными ей распорядиться. Упреки в «непродуманности» действий, которыми проникнуты многие письма Цицерона (Cic. Fam., XVI, 1, 2; Att., VI, 10; 15), видимо, разделялись многими помпеянцами (Plut. Caes., 33–34; Pomp., 60). Сторонники Помпея могли рассчитывать на психологический эффект, но, видимо, мало кто из них ожидал скорой капитуляции Цезаря. Возможно, большинство оптиматов рассчитывали на возможность поражения Цезаря в Италии или надеялись продержаться до подхода войск из Испании или с Востока. Примечательно, что одним из немногих, кто не верил в реальность обороны Италии, был сам Помпей, считавший нужным перенести войну в провинции. Многие, как и Цицерон, втайне надеялись на какое-то чудо, которое может остановить войну.

Помпеянцам и тем, кто предпочитал положение наблюдателя, предстояло немало неожиданностей. Первой из них было поведение противника, основанное на исключительной выдержке и глубоком чувстве ответственности. Военному решению вопроса Цезарь противопоставил политическое решение. Переживший в детстве и молодости бойню гражданской войны, он сделал все возможное, чтобы новая война не стала повторением событий его ранней юности.

После написания письма, Цезарь находился в Равенне, ожидая ответа на свои предложения (Caes. В. С, I, 5). Хотя он, несомненно, достаточно быстро получил известия о происходящем в Риме (гонцы могли прибыть в Равенну за 1–3 дня), никаких демаршей вплоть до 10 января, т.е. фактически, до прибытия трибунов, он не предпринял. Его первый ход вызвал наиболее сложную дискуссию в античной, а затем и в новой и новейшей историографии. По собственному заявлению, получив известия о событиях 7–8 января, Цезарь выступил перед войсками, т.е. перед единственным, стоящим в Цизальпийской Галлии 13 легионом. Начав с перечисления обид противников, Цезарь особо обратил внимание на недоброжелательные действия Помпея, отношения с которым не давали основания для такого рода поведения. Большая часть речи, как ее излагает Цезарь, посвящена антиконституционным действиям помпеянцев, нарушению прав народных трибунов и, в общем, противозаконности и необоснованности «крайнего решения» сената и введения особого положения (тем более, применительно к данному случаю) (В. С, I, 7). Вопреки достаточно распространенному убеждению, никаких призывов к войне, мести или даже просто решительным действиям, в речи не было. Дав правовую оценку происходящему и свое негативное отношение к действиям помпеянцев, Цезарь только просил защитить его доброе имя и народных трибунов от обид (Ibid.).