– Мою гичку, и поскорее! – распорядился Ушаков. – А что за огни там?

На берегу появились мерцающие огоньки. Они быстро спускались по склонам горы, скапливались у пристаней, опоясали весь рейд. На колокольне над ближней пристанью вспыхнул яркий маячный огонь.

Адмирал и капитан Сарандинаки взглянули друг на друга.

– Полагаю, что это наш народ встречает русскую эскадру, – тихо промолвил капитан и крепко сжал обеими руками руку адмирала. – Вы, Федор Федорович, если надо… все что хотите, я по одному слову вашему…

– Мне ничего не надо, дорогой мой, – задушевно ответил адмирал. – Вашей стране, вашему народу, им-то и отдайте все, что вы имеете.

Через несколько секунд адмиральская гичка уже летела по широкой световой дороге, проложенной отражением маячного огня на черной поверхности рейда.

– Вот они и пришли, – твердил Алеку и то радостно, то укоризненно смотрел на Нерадзакиаса. – А ты сказал через день или два. Вот опять, слышишь?

На берегу, совсем близко, разорвалась бомба.

С горы, где стояли оба зантиота, был виден рейд, окутанный пороховым дымом. Над его слоистой пеленой выступали стеньги и верхние реи мачт.

– Сколько кораблей, целый лес! – восторженно воскликнул Алеку, явно преувеличивая, и увлек Нерадзакиаса за собой через площадь на ту улицу, где стояла тюрьма.

У ворот тюрьмы толпились горожане. С криком и шумом они ломали ворота и разбивали окна.

– Налегай! Налегай! – кричал Алеку, подбегая к ним, и, размахнувшись топором, изо всех сил всадил его в дубовый навес.

Тот заскрипел от натуги, но не подался. Тогда горожане принялись сбивать камнями большой висячий замок на воротах тюрьмы.

Забыв все остальные слова, Алеку повторял:

– Бей! Бей! Чтобы ничего не осталось! Ничего!

Толпа еще раз навалилась на ворота. Они распахнулись, створки их гулко ударились о стены.

Не рассчитав движения, Алеку упал, но тут же вскочил и снова побежал по двору. Кожа на его руках была содрана во многих местах, лицо вздулось от ушиба, но он не чувствовал боли.

– Где Георгий? Я должен найти Георгия! – возбужденно повторял он.

После долгих блужданий по коридорам тюрьмы он ворвался в какое-то темное, вонючее помещение, напоминавшее пещеру. Там были люди, похожие на серые тени, но среди них он не видел своего сына. А вдруг французы его расстреляли? За день, может быть, за час, перед самым приходом эскадры?..

Алеку толкнул ногой тяжелую дверь и обессиленно привалился к ней. Люди пробегали мимо него, кричали от радости, задевали его своими телами и одеждой. Они обращались к нему с благодарностью, но Алеку будто не понимал ни того, что ему говорили, ни того, что происходило.

Один из пробегавших задержался возле Алеку, взял его за руку и загнул назад его жесткий большой палец. Так делал только Георгий, когда был ребенком.

У Алеку мгновенно пересохло горло. Он поднял голову. Грязный, заросший бородой человек смотрел ему в глаза. Это был сын, Георгий, худой, постаревший, но живой.

Они обнялись.

– Идем к пристани, – заторопил Алеку сына. – Русская эскадра пришла.

– Мы знали, что она придет! – ответил Георгий. – Идем, отец!

Навстречу им, по улице, поднимавшейся к крепости, двигалась большая толпа. Впереди ее бежали французские солдаты. Ружья они держали наперевес, будто готовясь броситься в атаку. Окруженные солдатами, испуганно озираясь, спешили французские офицеры. Среди них Алеку узнал коротко остриженную голову полковника Люкаса.

Покинув батареи, французы торопились укрыться в крепости.

Полковник потерял треуголку. Глаза его были устремлены в одну сторону, туда, где темнели ворота крепости. Он тоже держал ружье; дуло ружья колебалось в его руках как трость.

Озлобленные зантиоты преследовали французов. Сыпались проклятья, ругательства, звучал торжествующий смех. Высокий человек, за которым, как шлейф, волочился плащ, то и дело наклонялся к земле, словно нырял в воду. Он подбирал камни и комья земли, швырял их в Люкаса, без устали выкрикивал какое-то имя.

– Его зовут Анастас, он – учитель. Французы расстреляли его брата, – объяснил кто-то.

– Бей их, Анастас! – отозвалась толпа.

Град комьев и камней снова посыпался на убегавших французов.

– Смотри! – Георгий схватил отца за плечо. Мимо них бежал грек-полицейский во французской форме, тоже с ружьем.

Алеку не сразу узнал его.

– Костас! – напомнил Георгий.

– Глядите! – рявкнул какой-то толстяк. – Глядите, честные зантиоты! Вот бежит французский гальюнщик.

Костас вдруг остановился, обвел толпу взглядом, полным трусливого бешенства. Он поднял ружье, приставил его к плечу и выстрелил. Толстяк сразу сел, схватившись за бедро, но продолжал кричать:

– Пустите его, пусть бежит, ему надо поскорее очистить отхожее место! Для полковника Люкаса!

Сопровождавшие толпу мальчишки оглушительно засвистели вслед Костасу и французам.

Наконец последний французский солдат скрылся в черном провале ворот крепости.

Тем временем Никос и Георгий Алеку пробрались по узким кривым улочкам на Капо-Ларго и остановились у дома графа Макри. Там отбирали людей в отряд для содействия русскому десанту и выдавали фонари всем, кто согласен был указать русским места для высадки.

Отец и сын Алеку также взяли по фонарю и поспешили к морю. Почти у самой пристани им повстречался Нерадзакиас. Он был один, сыновья его присоединились к отряду Макри. Нерадзакиас ловко, словно тушканчик, Перепрыгивал через камни и кучи мусора, наваленные на берегу. Он распоряжался, командовал, направлял людей с фонарями к взморью, расставлял их вдоль берега в тех местах, куда легче было подойти шлюпкам с десантом.

– Отлив, слишком мелко, – предупреждал он. – И много камней.

– Мы поможем, – отвечал Алеку. – Я и добрый человек, который пришел с того света.

Нерадзакиас поднял фонарь.

– Георгий! – обрадовался он.

Алеку захохотал, довольный тем, что ему удалось подшутить над соседом.

– Нет, нет, не Георгий, а совсем другой человек, – смеясь, уверял он. – Я говорю, что он пришел с того света!

Все, кто стоял вокруг, также смеялись, разделяя радость Алеку. А он дивился тому, что на свете оказалось так много добрых людей. И ему захотелось сделать что-то особенное, чем можно было бы отплатить за доброту и за отзывчивость людей.

Став на камень у воды, он старался как можно выше поднять свой фонарь, чтобы русским, которые сейчас там, в море, было виднее. Так он стоял долго, рассуждая сам с собой, говоря себе, что это русские спасли его сына. Ведь если бы русская эскадра не пришла к Занте, он никогда не дождался бы возвращения Георгия; да и все, кто разделял с ним его радость, вряд ли чувствовали бы себя счастливыми.