Цыпляев, не повернув головы, выставил вперед твердый кулак, на который Воробьев заученно наткнулся глазом, после чего добровольно отправился в нокаут. Гроза авторемонтников и разоблачитель морально неустойчивых дам повалился навзничь и остался лежать неподвижно, как уставшая и решившая прилечь отдохнуть пару миллионов лет гора.

— А теперь песня! — объявил Оганезов. — Вика, запевай! Зрители, кажется, заскучали…

— «Меня спасет любимый мой!» — заверещала певица, перешагнув через тушу, валявшуюся посреди студии.

Зал с воодушевлением подпевал.

— Дорогие зрители! Дебаты закончены! — объявил Оганезов, когда музыка смолкла и певица замолчала.

Плечистая девушка подняла транспарант, послушно грянули аплодисменты.

— Ну и ну, — сказали зрители, поднимаясь. — Ну и ну!

— Все это прекрасно, — произнес мой муж Вадик, — только что ж теперь будет? Мамакова мы все-таки убрали, однако передо мной маячит угроза ареста, а Кукушкина снята с выборов как подложное лицо.

— Ничего не будет, — рассмеялась я, аккуратно снимая белокурый парик Вики Шторм. — Обвинений тебе никто предъявлять не собирается, страховая компания принадлежала Мамакову, а ему сейчас светит срок за киднеппинг. Так что, милый, как торговал ты своими утятами — так и будешь торговать. Но уже не самостоятельно, а под чутким руководством. Согласно вчерашнему договору.

— Вот именно, — сказал Бульбенко. — К нашему «Супер-Утенку» мы присоединим ваше «Супер-Мыло», как и было договорено накануне. С районным гинекологом, когда он победит, мы как-нибудь столкуемся насчет подряда, пока он еще не обнаглел, как Мамаков… А все-таки хорошо, что мы от него избавились!

— И правда, Вадик, — сказала Вика Садильникова, снимая рыжий парик оскандаленной Кукушкиной. — После мухлежа с перебитыми номерами ты вряд ли на что-то можешь претендовать!

— Но я только воспользовался ситуацией!

— И добрым советом Милы Песоцкой? — съехидничала Вика.

— Вика, ты же знаешь, что с ней невозможно спорить…

— А ты не очень-то и пытался, — съязвила я, снимая через голову красное платье певицы Шторм. И, услышав по радио «Меня спасет любимый мой», добавила: — Ненавижу эту песню… Кто ее придумал, кстати?

— Я придумал… А что, прекрасная песня, — возразил Оганезов. — Главное, пипл хавает! Зал рыдает.

— А как противно целоваться с Севой Юрким! — добавила я. — Больше ни за что не буду! От этого белобрысого поросенка пахнет плесенью!

— Ладно, я от него избавлюсь, — согласился Оганезов, — если ты подпишешь бумаги на гастрольный тур по Крайнему Северу.

Вадик растерянно оглянулся на меня:

— Значит, ты не вернешься домой?

— Ты с ума сошел! — фыркнула я. — Променять огни шоу-бизнеса на заготовку баклажанов и препирательства с Луизой Палной?

— А дети? — спросил он.

— У Лизы есть голос, из нее получится недурная бэк-вокалистка, а Митя прекрасно играет на барабане и на нервах. Когда они подрастут, я возьму их к себе. А пока пусть закончат музыкальную школу.

Мила Песоцкая недовольно заерзала в кресле.

— Знаешь, дорогая Лилечка, — начала она, — надо сказать, ты поступила с нами совершенно по-свински! Исчезла, не пикнув, заставила нас тратиться на похороны и избирательную кампанию!

— Ты тоже хороша! — парировала я. — Могла бы поставить меня в известность о своем мухлеже со страховкой! А если бы я действительно навернулась? И умерла?

— Но ведь тебя никто не просил ехать тогда на пикник! Ехать должна была я! — возмутилась Песоцкая. — Ведь машину-то застраховали втридорога, а тебя, то есть меня, — на три копейки. Поскольку ты, то есть я, не должна была по плану отправляться на тот свет. Думали, машина после взрыва вдрабадан, денежки в наличности, все шито-крыто… А ты втайне от меня смылась на встречу с Викой, вот и…

— Знаешь, дорогая, я не желаю быть марионеткой в твоих руках! В следующий раз предупреждай, пожалуйста, о своих планах меня прикончить. Все-таки мы дружим с тобой с первого… Нет, со второго класса!

— Девочки, не ссорьтесь! — воскликнула Вика Шторм, отшвыривая в сторону роговые очки Кукушкиной. — В конце концов, все обошлось! Мне пора в контору «Супер-Утят». Знаете, что-то меня грубиян Женкин беспокоит, у него продажи в последнее время сильно уменьшились. Да и остальные… Ты, Лиля, столько наобещала им в ходе предвыборной кампании!

— Я ведь не знала, что она закончится пшиком! — возразила я. — Как не знала того, что Вадик наймет тупоголового сыщика Воробьева! Ах, если бы сразу объединить наши усилия, мы бы здорово сэкономили! Ввязываясь в предвыборную авантюру, я думала, что компромат не помешает. Но все планы испортил этот престарелый письмоводитель, помешанный на расследованиях и тамбовской банде… Мисс Марпл мужского рода…

— Тебе вообще не стоило лезть в эти выборы, милая…

— Конечно, если бы никто не пытался убить меня, я бы не полезла!

— Но ведь я объяснила, что никого не хотела убивать!

— Ты говорила это и во втором классе, когда двинула меня портфелем с кирпичами…

— А потом, когда напропалую крутила с Вадиком, тоже не хотела? И не ты ли, Мила, подговорила Мамакова на похищение?

— Какая ерунда! Я даже не знала, что это он похитил тебя. А ты тоже хороша! Наверное, была в восторге, когда тебя похитили…

— Зато ты была счастлива, когда Лиля взорвалась в машине!

— А ты, Лилька, была в восторге, когда разорила собственного мужа, отняв у него всех туалетных утят!

— А муж мой был в восторге, когда ты предложила ему свой идиотский план со страховкой и обогащением!

— Не такой уж он идиотский… Если бы ты не взорвалась, как идиотка…

— Я идиотка?!

— Девочки, пожалуйста, не ссорьтесь…

— Она первая начала…

— Женщины… — сказал дедушка, горестно восседая в кресле. — Женщины — совсем не то что обычные люди. Даже ничего в них человеческого нету, одно иезуитское бездушие и коварство.

— Да, — сказал Веня, прикладывая лед к заплывшему фиолетовым глазу. — На весь город ославили. Теперь клиенты в нашу контору и не сунутся!

— А все женщины… — уныло добавил дед. — А ведь я уже рассказывал, внук мой, про тяжелую судьбу товарища Самойлова, как его дамы до абсолютного безверия в противоположный пол довели, а ты отказывался слушать…

— Я слушал, — простонал Веня. — И слушаю.

— Так вот, — произнес дедушка, — однажды товарища Самойлова отправили в третью закавказскую республику, где ни нарзана, ни боржома, ни ессентуков не имелось, а коньяк они разбавляли спитым чаем, который в тех теплых краях произрастал в изобилии. И сумма хищений вырисовывалась крупнейшая. А директором коньячного завода была одна ушлая дамочка местной национальности, еще не окончательно пожилая. Отчетность у нее была — не придерешься, и вохра на проходной стояла — мух на лету ловила. Короче, сложный случай, не всякому по зубам.