А Сванхейд, посматривая на Ингвара, видела, как он хмурится. Видно, ему не пришлась по нраву песнь о том, как оставленную дома жену враг его льстивыми словами склоняет к предательству.

Но кто этот коварный враг? Неужто старик Роман, нынешний владыка Царьграда, затеет писать к Эльге соблазнительные письма?

Обсуждать поход пришлось еще не один день. Довольные подарками бояре приговаривали, что-де «добыча не хуже Олеговой», но когда улеглись первые восторги от чаш и паволок, многие сообразили: итоги похода вовсе не те, что были у Вещего. Олег еще под стенами Царьграда дождался послов от тогдашних цесарей, Льва и Александра: ему предложили мир и обсудили условия договора, что и был заключен на следующий год. Однако ни Ингвар, ни Мистина никаких царевых мужей в глаза не видели, а Хельги Красный дождался лишь предложения уйти, бросив добычу, и на обратном пути огненосные хеландии погубили половину его войска. Ясно было: греки не считают войну оконченной. Мирный договор и соглашение о торговле еще таились в глубинах облачного колодца судениц.

Конечно, сами цесари на берега Днепра и тем более Волхова с мечом не придут. Но если мир так и не будет утвержден, это будет означать, что война проиграна и все жертвы напрасны.

И вслед за этим обозначилось и другое: за договор еще придется повоевать.

– Я вижу, беды не оберешься с ваших походов, – говорил плесковский князь Воислав, дядя Эльги по матери. – Ты половину войска потерял, наших плесковских ратников едва половина вернулась – а совещания нет. Полторы сотни жизней – псам греческим под хвост. Второй раз идти – еще столько же людей сгубить? А если опять понапрасну?

– Ты недоволен нашими дарами? – Ингвар кивнул на синий шелковый камизион, в который Воислав не замедлил нарядиться. – И ваши люди получили свою законную долю. Если им кажется мало, то пусть спросят у себя – почему не взяли больше.

– Но чтобы договор получить, нужно опять свои головы под этот ваш олядный огонь подставлять! Я и так уж сестрича лишился! А какой парень был! Золото! Загляденье!

Теперь, когда Эймунд сгинул, Воислав куда охотнее отдавал ему должное, чем пока опасался, не вырастет ли из сына сестры соперник его собственным сыновьям.

– Боюсь, если Ингвар пойдет в поход… уклониться от него… у вас не выйдет, – с трудом переводя дыхание, вставил тучный Ветурлиди. – Наш род и ваш… связаны тремя браками. Мы слишком… близкая родня, чтобы друг друга… в беде покинуть.

– Тебе вольно о родстве рассуждать, ты сам-то в поход не пойдешь! – Воислав сердито глянул на толстяка, по чьему круглому лицу катился пот.

– Сам я, скажу тебе честно, порой не могу и до отхожего места дойти. Но у меня пятеро сыновей, двое уже ходили на греков, и они пойдут снова. А может, и еще двое, если до тех пор Халейгу исполнится семнадцать, а Исольву – шестнадцать лет.

– Не наш то был огонь, а греческий, – поправил Ингвар, бросив на старого дядю благодарный взгляд. – Но если мы откажемся от нового похода и не будем добиваться совещания, значит, смиримся с тем, что наши люди погибли напрасно. Вся эта рухлядь не вечна, – он ткнул в новый кафтан сидевшего вблизи Тородда, – износится она. Вечна только слава. А договор сохраняет силу тридцать лет. Пока не вырастут новые воины. И если вам, кривичам, чтобы собрать еще хотя бы полтысячи ратников, надо ждать тридцать лет… Ну, что же, в новом моем договоре с греками на вас месячины не пропишут.

– Твоем договоре? – обиделся раздраженный потерями Воислав. – А Киев-то чей теперь?

– Киев? Мой!

– А мы вот слышали, люди говорят… Говорят, черниговский твой воевода, муж нашей Володейки, сам себя князем поставил. И еще говорят, что жена-княгиня тебя из Киева выгнала и больше глаз на двор казать не велела – потому ты сюда и явился с болгарыней своей, ее родней и всей дружиной!

– Да кто тебе такого набрехал?! – Ингвар в негодовании быстро поднялся.

А в мыслях мелькнуло: что, если Воислав успел получить какие-то вести с полуденной стороны, с Днепра, и на самом деле все так и есть? Пробила холодная дрожь. Что, если Эльга примирилась с ним лишь притворно, чтобы выпроводить из Киева с половиной большой дружины, а сама объявила о разводе и забрала наследство дяди в собственные руки?

И Хельги Красный ей охотно поможет – это именно то, чего он хотел!

Мистина… если жив, он не допустит такого…

Но в этот страшный миг Ингвар усомнился даже в побратиме.

– Кто это сказал? Покажи мне этого пса!

– Псы – не псы… у нас тут все люди… – Воислав отвел глаза. – У себя в отроках псов поищи…

К облегчению Ингвара, оказалось, что никаких гонцов с полудня не прибывало. Но слухи родились где-то в рядах его собственной большой дружины: кто-то додумался, что такое может случиться, а кто-то решил, что уже и случилось. Даже Боянова песня про изменницу Красимиру обращала мысли в нехорошую сторону. И об этом Ингвару пришлось говорить с ближней отцовой родней уже не шутя.

Назавтра Сванхейд собрала в дружинном доме своих старших хирдманов и родичей Ульва: Ветурлиди с сыновьями, Хакона ладожского, Тости.

– Что ты думаешь делать, конунг, если твоя киевская жена поступит именно так? – прямо спросила она.

– Биться буду, – прямо ответил Ингвар. – Я киевским князем был признан на Святой горе, и пока жив – это мое владение.

– Но что, если Эльга и ее брат объединят свои силы с этим… как зовут другого ее зятя, с левого берега?

– Грозничар.

– Ты же сам направил его в Киев и велел говорить с Эльгой о том, чтобы его признали князем?

– Да, – угрюмо подтвердил Ингвар, подозревая, что сделал глупость.

– Допустим, она согласится выполнить его просьбу и тогда он станет ее союзником в борьбе с тобой. Ведь он – муж ее сестры, а не твоей.

– Муж моей сестры – в Плескове.

– Да, и все же Воислав – родной дядя Эльги, а не твой. Если дойдет до войны между вами, Воислав поддержит племянницу.

– Но ты, моя мать – ты поддержишь меня? – спросил Ингвар с чувством, что весь мир против него.

– Я могу предложить тебе денег на то, чтобы нанять войска у свеев. Ты ведь получил кое-что от своего побратима? Я добавлю столько же. Кого поддержат древляне?

– Они клялись в верности мне. Совсем недавно.

– Но им обещана дочь Олега-младшего, внучатая племянница Эльги?

– Да.

– Значит, или они откажутся от этого брака, или будут поддерживать тот род, с которым соединятся.

– Но она и моя племянница! Она же дочь Мальфрид!

– Мальфрид… – Сванхейд выразительно вздохнула, и Ингвар со стыдом опустил голову.

Изгнав собственную сестру из Киева, он едва ли мог рассчитывать на уважение к ней древлян.

– У нас больше нет невест, зато есть Хакон! – бодро напомнил ладожский воевода Хакон и кивнул на своего тезку, самого младшего из сыновей Сванхейд. Последнему из выживших ее сыновей – родила она семерых – исполнилось семнадцать, но ростом он, удавшись в мать, уже обогнал обоих старших братьев. – И есть мой Ингвар. Ему уже почти тринадцать лет, и он молодец молодцом! Осенью я вручил ему меч, и сейчас он замещает меня в Ладоге, со всеми моими правами. Если летом доведется ехать в Свеаланд насчет войска, то почему бы не поискать там и невест для наших юношей? У старого Бьёрна с Адельсё полно разного потомства – наверняка найдется дочь или внучка в жены кому-то из них, а то и обоим. А Бьёрн, старый йотун, богат и серебром, и людьми. Он, должно быть, знает какое-то колдовство, чтобы не умирать. Он правит дольше, чем иные живут, и, по слухам, страшно надоел своим сыновьям. Еще бы – он пережил уже четверых, и двое оставшихся боятся, что скорее он похоронит их, чем они – его.