Они потащили бедную сопротивляющуюся женщину снова на пол, а здоровяк наносил полновесные удары тем, кто хотел присоединиться. Шокированный Эш мельком увидел мягкие бедра, извивавшиеся посреди схватки.

Было время, когда Эш, какая бы опасность ни угрожала ему самому, попытался бы помочь женщине, но он знал, что не справится со всеми этими сумасшедшими. Эта новая, более темная и циничная сторона его разума видела, что это может пойти ему на пользу, так как отвлекает тех, кто все еще пытается до него добраться. Он толкал, пихался и тяжело напирал на людей перед ним, не очень заботясь, не будет ли кто при этом поранен.

Затем внезапно он оказался перед открытой дверь, темнота за которой, казалось, приглашала, манила. Еще один наскок маленького человечка в халате, твердо стоявшего у него на пути, и вот он уже внутри. Первым, что оскорбило его, был ужасный, тошнотворный смрад, смесь запахов тела, грязи и приглушенной вони высохших фекалий. Тем не менее, он, задыхаясь, захлопнул за собой дверь, прислонившись к ней спиной и одной рукой ища дверную ручку, которой не было. Конечно, все камеры должны запираться электронным способом, чтобы было невозможно открыть их изнутри. Должно быть, крушение лифта каким-то образом воздействовало на систему автоматического открывания дверей.

Это устраивало Эша, главной заботой которого прямо теперь было держать дверь закрытой. Он представил себе стук и толчки в дверь, которые начнутся, как только психи поймут, что он от них ушел, но пока он слышал только путаный ор. Не слишком ли самонадеянно – рассчитывать, что они забудут о нем вообще?

В камере было почти совсем темно, единственным источником света было слабое мерцание забранной в решетку потолочной лампочки. Помещение было ужасным, одиночка футов двенадцать на двенадцать. Стоит ли удивляться, что пациентам так хотелось выйти. Когда его глаза привыкли к полумраку, он разглядел только детскую койку у правой стены, крошечный стол, стул и… и больше ничего. Не было никакой другой мебели, ни даже коврика на бетонном полу. Ни окон, ни ламп, никакого другого источника света, кроме грязной, маломощной лампы на потолке. Запах подавлял, и он едва не задыхался.

Эш полез в один из длинных карманов полевой куртки и нашел тонкий фонарик «Мэглайт». Повернув черный ствол, он включил его и медленно стал водить лучом по стенам.

Он ожидал увидеть нечто ужасное и не был разочарован, потому что серые каменные стены были испещрены отвратительными, ядовитыми граффити, намалеванными выцветшими экскрементами и кровью. Что заставляло размытую мазню выглядеть еще более тошнотворной, так это неуклюжие символические воспроизведения нацистской свастики и грубого знака SS.

Он не мог себе представить, кто или что заставило бы кого-то это сделать и почему эти символы не были смыты. Это не имело никакого смысла, если только эти заключенные не были оставлены жить своей жизнью под землей с небольшим контролем или наблюдением, без внимания к их личной гигиене. Это было жестоко, дурно, порочно. Необычный способ третировать человеческих собратьев, насколько бы психически неуравновешенными они ни были.

Не отрывая спины от двери, он медленно перемещал луч света вокруг камеры, подавляя тошноту от зловония, которая охватывала его, как жар из открытой печи. Неустойчивый пучок света – рука у него все еще дрожала – выхватил открытую латрину[42]в углу, вонь откуда была свежее и еще более мерзкой. Реки экскрементов сбегали по ее бокам, а сгустки темного вещества лежали вокруг ее основания.

Было что-то еще, чего он едва не пропустил. Эш порывисто вернул луч к тому месту.

В воздухе над навозной кучей плавал маленький, идеально круглый шар. Обсидиановый, но антибликовый, так что отсутствие у него цвета было настолько глубоко, что он ощущался черной дырой, способной всосать в себя все, что окажется слишком близко, чтобы никогда не выпустить это снова. Мейсби описывал вторжение таких вещей в главный офис Комрека, и Эш видел подобные явления сам. Многие исследователи и экстрасенсы утверждали, что это души людей, которые отошли, но в таком случае эти шары – орбы[43], – как правило, золотистого или желтого цвета, даже оранжевые обычно считались доброкачественными. Он видел их несколько раз в своей карьере парапсихолога. Но этот, казалось, выделяет пагубный соблазн, служа подрывной, нечестивой приманкой. Даже оттуда, где стоял, он чувствовал его тягу, когда тот парил в двух футах над землей. Он перевел луч света дальше и обнаружил, по крайней мере, еще с десяток парящих орбов, черных как смоль. Неудивительно, что сама атмосфера здесь излучала зло, и вонь в комнате была не только физическим проявлением, но частью разлагающейся мерзости самих вещей. Он не сомневался, что Дуглас Хойл занимал комнату прямо над этой.

Другие орбы, которые он видел, имели склонность взволнованно метаться по комнате, но ни один из них пока не сдвигался ни на дюйм. Они как будто были осведомлены о его присутствии. И ждали его, чтобы сделал свой ход.

Яркость полностью заряженного «Мэглайта» начала тускнеть, и он понял, что угрожающие орбы тьмы каким-то образом поглощают самый свет. Как раз перед тем как свет исчез полностью, он увидел, как что-то – кто-то – шевельнулся в дальнем углу, и услышал тихий всхлип.

Близкий к панике в почти полной темноте, он сунул фонарь обратно в карман куртки и достал еще один гаджет, прибор ночного видения «Минокс». Монокулярный и легкий, он собирает и усиливает самое малое количество света, делая предметы хорошо видными в темноте. А если света нет вообще, вместо этого можно использовать инфракрасный свет.

В комнате стало теперь совсем черно, и Эш переключил прибор на инфракрасный порт. Через него он увидел в углу комнаты фигуру, стоявшую спиной к нему, как будто это был непослушный школьник, поставленный туда в качестве наказания. Черных орбов в этом особом свете нигде не было видно, хотя Эш был уверен, что они все еще присутствуют и даже умножились, потому что чувство угнетенности в камере стало приближаться к оцепенению, а голова болела так сильно, что трудно было вглядываться в объектив.

Эш несколько раз моргнул, чтобы увлажнить глаза, потом снова посмотрел через объектив.

Фигурка стояла в халате, открывающемся на спине, и шнурки были развязаны, показывая тощие ягодицы и ноги, похожие на палки. Она снова сдвинулась, хотя голова оставалась склоненной в угол комнаты. Это больше походило не на осознанное движение, а на подергивание, едва ли не пугливое, как будто человечек его боялся.

Миазмы, заставлявшие воздух казаться таким токсичным, детская мазня на стенах, изображающая фашистские знаки и свастики, все еще влажная куча фекалий посреди комнаты, койка с несвежим, заскорузлым и рваным одеялом (прямо на виду у него, пока он смотрел в объектив, из-под рваной простыни выполз большой черный жук с невероятным количеством ног) – все эти тошнотворные детали объединились, приводя Эша едва ли не в ужас. А те злостные черные орбы, он знал это, по-прежнему оставались в комнате вместе с ним: наблюдая и выжидая.