Однако Ярчук решительно помахал перед ним указательным пальцем, а затем еще решительнее — покачал головой.

— Во-первых, это не демагогия, а юриспруденция. Прошу не путать! А во-вторых, ясно пока что только одно: введение чрезвычайного положения распоряжением этого вашего, как его там… является неконституционным. Как, впрочем, и появление самого комитета — тоже акт неконституционный. Следовательно, украинский народ вправе не подчиняться его решениям и приказам. И обвинить его в этом никто не может, поскольку народ живет по законам своей республики, по конституционным нормам. Так чего вы, явившись сюда, в кабинет Председателя Верховного Совета Украинской Советской Социалистической Республики, требуете?! — сделал он особое ударение на «Советской Социалистической». — Чтобы мы, люди, призванные следить за соблюдением Конституции СССР, грубо попирали ее? Этого вы, вместе с вашими генералами, непонятно зачем явившимися сюда, требуете?!

Несколько секунд Банников ошарашенно смотрел на Ярчука, затем оглянулся на своих генералов, как бы моля их о поддержке, и уж совсем надолго задержал растерянный взгляд на руководителе компартии Украины. Этот чертов хохол совершенно запутал его! Что он несет? Тут же все ясно. Создано ГКЧП, которое взяло всю полноту власти в стране. Именно так и инструктировал его, отправляя сюда, шеф госбезопасности Корягин.

А если госбезопасность полностью поддерживает гэкачепе, то причем здесь генсек-президент, верховные советы и конституции? Страну спасать надо! Компартию, весь соцлагерь, которых такие вот говоруны, как этот, перед ним сидящий, давно и безнадежно проср… Вместе со своим «прорабом перестройки», мать его!.. А Ярчук тут ему законы-бумажки почитывает!

Но Журенко, потупив глаза, промолчал. И Банников понял: а ведь этот партноменклатурщик боится, что, в случае победы гэкачепистов, с него-то первого и спросят, куда он, вместе со своим партаппаратом, смотрел и почему так рьяно поддерживал «главного прораба перестройки»? Причем поддерживал же, демократические преобразования приветствовал, на создание всяких там «рухов» и «фронтов» глаза закрывал. Спрос-то ведь будет жестким. Банникову вдруг открылось то главное, что объединяет сейчас «украинских товарищей», это — страх перед репрессиями, которые неминуемо последуют, как только гэкачеписты утвердятся в своей власти. Всем им уже мерещится «расстрельный» 37-й год… «И правильно мерещится», — вынужден был признать он.

— Ну, хорошо, — ударил он обеими каулаками по столу, — нет оснований вводить чрезвычайное положение во всей Украине. Но ведь понятно, что его надо ввести хотя бы в нескольких городах.

— В городах? — поджав губы, пожимает плечами Хитрый Хохол, вновь переходя на украинский. — В каких именно городах?

— Во Львове, например. Да что там «например»? Во Львове — обязательно! В Киеве конечно же. Ну, еще в некоторых краях, на «бандеровщине»…

— У нас таких краев — «бандеровщина», нет, — с иезуитской вежливостью замечает Предверхсовета Украины. — Как и в России почему-то нет краев, именуемых «власовщиной», «красновщиной», «семеновщиной», «шкуровщиной», хотя, казалось бы…

И тут Банников вдруг вспомнил, что Ярчук тоже откуда-то из тех краев, с «бандеровщины» — то ли с Галиции, то ли с Волыни; а вспомнив, запнулся на полуслове.

— Ну, я имел в виду, что вводить «чрезвычайку» следует в Ивано-Франковске, Хмельницке…

— Ще й у Хмэльныцьку?! — по-украински переспросил Ярчук, разыгрывая немыслимое удивление и этим еще больше раздражая Банникова. — Та якого ж це дидька мы там будэмо вводыты цей, як його там, надзвичайный стан?[21]— обратился он теперь уже к Журенко.

— Ну, это как посмотреть, — неуверенно пожал тот плечами.

— А там и смотреть нечего. У нас там все спокойно. Все под контролем. С мест никаких тревожных сигналов не поступает. Кстати, вам, товарищ Банников, надо бы знать, что Хмельничина никакого отношения к Западной Украине не имеет, — Ярчук изобразил на лице победную ухмылку, и, не сгоняя ее, снисходительно осмотрел генералов. Как опытному шахматисту и политику, ему было ясно: эту партию гэкачеписты проиграли вчистую. — Мало того, все партийные организации во всех западных областых функционируют нормально. Да если мы объявим там чрезвычайное положение, нас засмеют!

— Но это лишь на первый взгляд там все спокойно, — попытался урезонить его Банников. — Мы же знаем, что там действуют целые организации «самостийныкив».

— Нет и нет… — словно бы не расслышал его Ярчук. — Ни в каких городах и областях Украины ничего вводить-объявлять мы не собираемся. Что, у вас там, в Москве, какой-то комитет гэкачепистов парад войск с танками и бэтээрами устроил? Вот, вы у себя в Москве и вводите чрезвычайное положение. Я же здесь этот вопрос даже на заседание Верховного Совета выносить не стану.

Едва он договорил эту фразу, как ожила внутренняя связь, и помощник сообщил, что на проводе Москва.

Услышав о звонке из Москвы, Банников сразу же приободрился и, одной рукой оперевшись о стол, а другой — подперев висок, почти победно посмотрел на Ярчука.

— Здрасте! — Ярчук готов был услышать все, что угодно, но только не это жлобско-вокзальное «здрасте».

— Здрас-те, — желчно ухмыльнувшись, ответил он, решив, что у кого-то там, в Москве, на почве гэкачепизма, уже, очевидно, крыша поехала. — Кто это? — спросил он, не скрывая иронии[22].

— Корягин говорит. Госбезопасность.

— Ах, это вы, товарищ Корягин? Председатель КГБ? Тогда действительно «здрасте». Слушаю вас, товарищ Корягин.

— Вы, очевидно, уже знаете, что создан Государственный комитет по чрезвычайному положению, во главе которого встал Ненашев.

— Это тот ли самый Ненашев, который до недавнего времени числился вице-президентом?

— Почему вдруг «числился»?

— Да потому что он грубо нарушил Конституцию СССР. — И, не давая возможности Корягину возразить, тотчас же спросил: — Почему этот ваш комитет не возглавил сам Президент?

— Так сложились обстоятельства, — скороговоркой как-то объяснил Корягин. — Решением ГКЧП предполагается ввести чрезвычайное положение, чтобы вывести страну из того кризиса…

— Извините, что прерываю, товарищ Корягин, но все это я уже слышал. Только что. От генерала Банникова. Который как раз сидит у меня.