Стас закрыл за ним дверь в изолятор, видя паническое состояние Горди, он сразу же приглушил все освещение внутри. Тот все так же прикрывал лицо, боясь даже смотреть по сторонам, и, словно ребенку, попавшему в непонятное и страшное окружение, ему предстояла долгая и неприятная адаптация. Прежде чем убедиться, работает ли лекарство, необходимо подключиться к системе его костюма, который, как он надеется, все еще работоспособен и даст показатели состояния здоровья Горди. Но, как ему кажется, судя по поведению, некая реакция все же произошла, и для того, чтобы проверить свою гипотезу, через удаленное управление Стас ослабил механизм, позволив Горди свободно двигать руками, но сам механизм остался на месте.

Не успел Стас среагировать на вопросы Ханны и усмешки Тобина насчет привода сюда Горди, как неожиданно появился Наваро. Он шел целенаправленно в дальнюю камеру – ту самую, где нескольким ранее сидела Света. А она, что занятно, сейчас шла позади него, через силу отыгрывая роль надзирателя. Наваро никому и ничего не сказал, все его мысли были глубоко закопаны в безжизненном взгляде и зажатом виде: без костюма, в его морально-эмоциональном упадническом состоянии он казался непривычно маленьким и хлиплым. Неожиданно для всех он остановился у камеры, куда Стас только что поместил Горди. Внутри почти не было света, что мешало Наваро посмотреть в его глаза и извиниться, – правда, он сам не знает, за что конкретно. Гибель Атии не на его руках, но ему очень хотелось произнести нечто подобное, то ли разделив общую трагедию, то ли найдя для себя силы со стороны. Несмотря на понятные преграды, у них получилось увидеть друг друга, пусть и без близкого контакта, но оба неожиданно были уверены в незримом контакте друг с другом. Каждый из них двоих потерял самого близкого в своей жизни человека, думал Наваро. Так и не произнеся ни слова, он молча пошел вперед.

Наваро зашел в камеру и сел на койку лицом к остальным. Все его мысли были далеко отсюда: не просто же так ему удавалось сохранять преобладание над самыми ужасными для человека чувствами. Уж такую задачу он себе поставил – держаться до последнего, ожидая момента, когда останется один. С другой стороны, подобный ультиматум позволял отсрочить окончательное принятие смерти его любимой, предотвращение чего было попросту не в его силах, ибо сам он был далеко в этот момент… момент, когда она умирала на Векторе, неспособная ни попрощаться с ним, ни даже увидеть или услышать. Последние моменты ее жизни, скорее всего, были наполнены одиночеством.

– Закрывай, – сказала Света удивленному Стасу, стоявшему рядом с ней.

– Что произошло? Где остальные?!

Он осматривался вокруг, ища глазами Мойру, Курта, Анну и Третьего, но встречал лишь отрицательно мотающего головой Кросса и ошеломленную, уже все осознавшую Ханну. Только он хотел вновь обратиться к Свете, как энергично и строго появилась Октавия. Она не взглянула ни на кого, сразу встав между Стасом, отошедшим в сторону в недоумении, и Светой.

– У тебя был приказ! Почему ты ослушалась?

Света не среагировала, она была в своих неизвестных никому мыслях, все глядя на Наваро, даже не заметившего появление начальницы.

– Он представлял угрозу? Нет! Он был на грани смерти? Нет!

Стас не выдержал:

– ЧТО ПРОИСХОДИТ?!

Света повернула голову:

– Они все мертвы. Мне очень жаль. Это случилось еще до нашего возвращения.

– Почему Наваро…

– Он убил Курта, – с претензией вырвалось из Октавии, все так же не сводившей гневного взгляда со Светы. Та лишь сейчас посмотрела в ответ, на удивление спокойно и смиренно.

– Мы закончили.

Слова эти удивили всех, кажется, даже самого Наваро. Света начала обходить Октавию, желая уйти, но та остановила ее рукой:

– Ты должна сидеть рядом с ним! За неподчинение приказу, приведшее к хладнокровному убийству одного из сотрудников Улья!

– Оно было не хладнокровным.

Не желая дальше ждать, Света просто пошла вперед, откинув руку Октавии. Ханна хотел остановить ее, резко подойдя и почти уже отдернув предплечье Светы, но Кросс помешал ей в последний момент. Октавия же встала напротив Наваро, строго и разгорячившись, внутри нее кипел огонь, контроль над которым порой сдавал позиции.

– Станислав, изолируйте задержанного.

Его мысли были уже не здесь – перед глазами крутились моменты их общения с Мойрой, с Куртом, то, как все они держались друг за друга, почти семья.

– Я ЖДУ!

Только он услышал с запозданием Октавию, как Ханна уже отводила его в сторону, дав Кроссу исполнить приказ.

– Заражение – не повод убить человека, если от него не исходит прямая угроза чьей-либо жизни. Было многое сделано, чтобы вернуть контроль над Ульем, Сферой и Вектором! Заражение Курта – не приговор. Даже при условии безвозвратно утерянного рассудка он идеально подходил для проведения экспериментов с лекарством, создание которого – наша главная цель!

– Что ты от меня хочешь?

– На каком основании ты принял самостоятельное решение, игнорируя прямой приказ?

Наваро некоторое время молчал. Как раз Стас, Ханна и Кросс чуть приблизились, но не стали вмешиваться, сторонясь конфликта.

– Я спас его от мучений. Это уже был не Курт.

– Вранье! Ты так поступил из мести. Считая его виновным в ее смерти.

Наваро молчал.

– А может, дело во лжи? Он был твоим другом, но лгал тебе все это время, заставляя верить в безопасность Мойры, а потом и вовсе объявил, что она заразилась, чего никогда не было.

Наваро неспешно встал и подошел к стеклу почти вплотную, ровно напротив Октавии.

– У тебя же есть семья, я видел фотографии. Неужели тебе так трудно поставить себя на мое место? Молчишь? Значит, в этом вопрос: что чувствует человек, потерявший все и вся?

Молчание продлилось слишком долго, и, видя ожидание Наваро, она все же заговорила:

– Я – руководитель, моя задача…

– Надеюсь, ты никогда этого не узнаешь, – игнорируя ее слова, закончил мысль Наваро.

– Может быть, именно поэтому здесь руковожу я, а не ты? – Ее подобное разозлило, но ему было уже все равно, это видели и понимали все.

– И я очень рад этому.

Он медленно развернулся, полностью отдавая себя напирающей с момента раскрытия большой лжи Курта раскаленной боли и рвущего на куски отчаяния. Дорога до койки казалась целым шоссе, где не было попыток сохранить рассудок ради адаптации, как и не было желания пережить этот момент, как минимум на время, чтобы продолжить работу на Улье. Наоборот, он хотел просто остаться с ней наедине, выкинуть все лишнее из головы: долг, ответственность перед другими и за других, не говоря уже о важности доделать работу. Наваро сдался, потому что не знал, ради чего ему жить… потому что он всего лишь человек.