в мягком стальном лифте на нужный этаж, пройдя гулкими шагами по лестничной площадке, производившей впечатление операционной по причине излишне яркого холодного света и непрактичной белизны стен, открыв дверь и очутившись в ночной тишине, молодой человек только теперь по-настоящему почувствовал, что его бросила девушка. Первым порывом оказалось желание продолжить вечер с приятелями, они всегда готовы даже в будни просидеть где-нибудь до утра, а потом, не выспавшись, с похмелья, придти на работу в лучшем случае в 12 часов и провести день охая и ахая и вспоминая приключения сегодняшней ночи, убив за данным занятием его окончательно. Живо представив себе всю цепь событий, Аркадию вдруг стало мерзко от подобных забав, и мысль о продолжении вечера отпала сама собой.

Всё правильно

Обдумывал её молодой человек не включая света, разувшись и стоя у окна на лоджии в одних носках, сомневаясь, нужно ли тратить электричество, или он сейчас покинет свою квартиру. Перед ним лежал далёкий из-за искусственной освещённости город с уродливой пагодой храма и рассеянными тут и там огнями, которые чётко прерывались чернотой реки через двести метров, внятно обозначая местами прочие достопримечательности столицы. Но от того они не казались более близкими. Парень смотрел на эту скучную, ни чем не примечательную картину, которая не задевала ни патриотических, ни ностальгических чувств, как через волшебную дымку, не затуманивающую, а отдаляющую предметы, все сразу, без разбора и какой-либо причины, создавая общее пустое ощущение холодной отстранённости.

Свет горел лишь в прихожей, и когда он внезапно погас, Аркадий вдруг ощутил себя очень неуютно в воцарившемся жидком полумраке, щедро разбавленном огнями с улицы. Пощёлкав выключателем в зале и убедившись, что отсутствует электричество, а не перегорела лампа, он наощупь добрался до прихожей, там скинул куртку, потом также наощупь прошёл на кухню, пошарил в шкафчиках, наткнулся на дешёвенький пластиковый фонарик, нажал кнопку. Спираль еле тлела, разрядился аккумулятор, что неудивительно, свет здесь не гас почти никогда, специально к такому происшествию никто не готовился, а если бы готовился, то сейчас Аркадию в ладонь не врезалась бы острая полоска пластмассы, оставшаяся после штамповки корпуса, завели бы что-нибудь серьёзней.

Молодой человек вернулся в зал, поставил фонарь на журнальный столик и сел в кресло; было совсем уныло. Всё, абсолютно всё в его слабом желтоватом свете выглядело по-другому: тусклые силуэты знакомых вещей делали их ещё более ненужными, стены и потолок неприятно сдвинулись и стали угрожающе давить, а полы то и дело терялись где-то внизу. Будь у Аркадия другое настроение, он бы иначе посмотрел на предметы вокруг, при таком освещении чувствуешь себя уютней, давно знакомая обстановка кажется теплее и привлекательней, даёт ощущение безопасности и покоя, но он был раздражён и подавлен и с брезгливой необходимостью размышлял о том, что в подобном полумраке прошла, пожалуй, большая часть истории человечества, поэтому нечего удивляться, что в ней нашлось место стольким бедствиям. Особенно поучительно думалось, как все великие люди, по преимуществу такие же одинокие (и это его несколько утешало), при свете тусклого фонаря, свечи или чего бы то ни было ещё обдумывали и творили свои шедевры, писали гениальные книги, делали потрясающие открытия и прочее. Воодушевлённый этой мыслью, парень опять подошёл к своей картине с фонариком в руках, но рисовать что-либо оказалось решительно невозможно, все без исключения краски выглядели одинаково. Однако, увидев едва начатое произведение в тусклом свете, Аркадий взглянул на него формальней, деловитей, предстояла бездна работы, которая сама никогда не сделается, надо начать с малого, общих планов, а потом преступать к деталям. По молодости лет он, конечно, пасовал перед объёмом трудов, что необходимо было вложить в задуманное, но его никто никуда не гнал, более того, никто не знал, что начинающий художник поставил перед собой такую задачу, стесняться некого.

Включился свет, всё вернулось на свои места перед взором молодого человека, ставшего сегодня свободным. Он сильно утомился от выдуманных приключений, быстро лёг в кровать и вскоре спокойно уснул, однако наутро, проснувшись, вдруг ощутил знакомое гнетущее чувство – как и после смерти деда, не хотелось возвращаться в дурной мир. Его беспокоило смятение внутри, Аркадий долго не поднимался, перебирая в уме множество второстепенных мыслей: чего купить вечером по дороге домой, куда подевал счета за квартиру, что в этом году почти не видел зимы, помнил лишь снежную кашу, тёплые помещения, вид из окна автомобиля; как переменился отец, став ещё серее, ещё толще, а Света хоть и похудела, но немного обабилась, что, впрочем, её даже красило, и тому подобное. Однако в отличии от большинства избалованных молодых людей, которые могли так пролежать до полудня, он нашёл в себе силы встать с кровати вовремя, и в следующие несколько месяцев в его жизни не было ничего кроме работы.

Лето пронеслось так же бесцветно, как и зима, смена времён года ощущалась лишь в перемене одежды. Однажды приятным июльским вечером Аркадий поделился своими наблюдениями с отцом перед его отъездом в отпуск.

– Надо же! Рановато ты втянулся в быт, я только после 35 лет перестал радоваться лету. Правда, мне в своё время приходилось много «работать ногами», я всё чувствовал на себе, а ты сидишь спокойно в офисе и не знаешь, что происходит за окном. Ты действительно не хочешь ехать с нами, хорошо подумал? А то ведь и в самом деле лето пройдёт, оглянуться не успеешь.

Парень в сотый раз отказался. Лето для него, как и предрекал отец, действительно пролетело незаметно, но причиной тому являлся совсем не быт. Он всерьёз готовился поступать в художественное училище, при подаче документов в который необходимо представить минимально необходимый набор произведений, над которыми молодой человек время от времени судорожно трудился, часто тщетно. Надёжней всего было бы продемонстрировать оконченную картину, но она не двинулась с места. Более того, после некоторых размышлений парень решительно отмёл мысль о работе над ней до поступления, поскольку осознал, что у него не достаёт мастерства сделать её лучшей из возможных.

Рисовать под заказ оказалось для Аркадия сущей мукой, он ленился и малодушничал, всячески оправдывая собственную небрежность в упражнениях занятостью и отсутствием вдохновения. Вернуть последнее не помогали даже самоувещивания о том, что большинство мировых шедевров создавалось именно на заданную тему. Поэтому к экзамену ему удалось наскрести лишь три хорошо прорисованных, но маловыразительных пейзажа Москвы; два добротных портрета – один женский (позировала Света), один мужской, приятеля с работы, нарисованный более от нечего делать нежели для комиссии, который молодой человек включил в свой портфель