Я подумала.

– Нет.

– Что тогда с тобой?

– Я не могу найти Любу. Я виновата в том, что она пропала. Я боюсь, что с ней что-то случилось. Ее никто не ищет. И даже если ищут… Не нашли же!

– Понятно. Чем я могу тебе помочь?

Отец Андрей говорил, как всегда, дружелюбно и чуть отстраненно, как будто находился на другом берегу. Вроде все видно и слышно, а лица не разобрать. Слова произносит отчетливо, ровно, чтобы я услышала каждое слово. А я не понимаю, что он сам при этом чувствует и на самом деле думает.

– Куда мы едем? – спросила я, увидев, что отец Андрей выезжает из города.

– Сейчас увидишь. Ты вряд ли там была.

Отец Андрей больше ничего не спрашивал, а я сама не начинала разговор. Я старалась понять, правду ли он говорит, что не стал бы прятать Любу. А что бы он сделал, если бы вдруг увидел, что она спряталась где-то у него на территории церкви? Там много помещений, где можно спрятаться. Большое здание, недавно построенное под воскресную школу, там иногда проходят праздники и с этого года начались занятия, еще какие-то постройки, назначения которых я не знаю, но в них горит свет по вечерам.

– Я боюсь, что ее убили или увезли куда-то. Где она может быть столько времени?

Отец Андрей взглянул на меня.

– Это хорошо, что ты так беспокоишься о своей подружке. Ты добрая, Руся. Надо молиться, и Люба обязательно найдется.

– Какая связь? – негромко спросила я.

Отец Андрей покачал головой:

– Не ходишь на службы. Ведь близко теперь живешь, не надо ездить из детдома. Не думай о том, какая связь. Молись. Другого совета дать тебе не могу.

– Пока я буду молиться, ее, может быть, уже на органы разрезали…

– Господь с тобой! Но от твоей суеты тоже многого не изменишь, ведь так?

Я перестала спорить. Я вообще редко спорю, единственный человек, с которым я пускаюсь в такие долгие споры, – как раз отец Андрей. Потому что то, о чем мы с ним говорим, – очень важно для меня.

Почему он называет мои поиски «суетой»? А как иначе найти ее? Неужели правда можно стоять у иконы, молиться, и Люба найдется сама собой? Неужели мир наш так невероятно сложен, что мы даже не подозреваем о его сложности? Не знаем, что есть какие-то неизвестные нам законы? Рубим топором то, что нужно включить незаметной кнопкой? Но я с ума сойду, если буду стоять и молиться, вместо того чтобы ходить по городу и искать ее, спрашивать людей, заглядывать во все углы. А как же тогда старинная русская пословица «На бога надейся, а сам не плошай»? Ведь не зря же люди ее придумали. Отцу Андрею я говорить этого не стала, потому что не я его воспитываю, а он меня. По крайней мере, пытается.

Мы ехали по полю. Здесь была заброшенная совхозная ферма, с большими одноэтажными зданиями, потемневшими, с выбитыми окнами. Часть окон была заколочена, и доски, так же как местами само здание, были размашисто разрисованы черным, красным и синим граффити, от этого вид был еще унылее и непригляднее.

– Почему здесь теперь ничего нет? – проговорила я.

– Скоро будем церковь строить, – улыбнулся отец Андрей.

– На ферме? – удивилась я.

– Почему? Рядом, в деревне. Там дальше жилая деревня. Восемьдесят дворов. Из города переезжают, из Москвы даже.

– Я имею в виду, почему такое огромное хозяйство заброшено?

Отец Андрей вздохнул:

– Хозяина нет.

– А раньше был?

– Раньше было все общее, ничье. А теперь нужен хозяин. Мир наш так устроен, Руся, для всего должен быть хозяин. По образу божьему. В мире горнем, в мире дольнем – все так. Нет хозяина – ничего нет.

– Один хозяин – а остальные его холопы, что ли?

– Почему именно холопы? Наемные работники. Не подходит тебе? – Отец Андрей усмехнулся. – Я понял, ты живешь одна, сама себе госпожа, в церковь не ходишь, ничью власть не признаешь. Опасное состояние, Руся.

Я пожала плечами:

– А что мне теперь, хозяина себе искать? Любого, кто захочет мной командовать, за барина считать? Парня, училку?

– Не бунтуй. И не упрощай. Вот, приехали почти, сейчас постараемся встать, чтобы не завалиться в канаву. Здесь снег нападал, не видно – сбоку канава, у дороги.

Отец Андрей аккуратно припарковался, проверил, что до канавы еще пара шагов. Приподнимая полы длинной черной рясы, ногой, обутой в крепкий кожаный ботинок с высокими обшлагами и шнуровкой, напоминающий военную обувь, он ощупывал землю под снегом.

– Пошли, – благожелательно улыбнулся он мне. – Хорошо встали.

Почему-то мне казалось, что мое общество сегодня раздражает его. Просто отец Андрей не позволяет себе раздражаться.

Взяв из машины большую, но на вид легкую сумку, он уверенно пошел прямо… в чистое поле, утаптывая дорожку. Я с сомнением шла за священником. Я поняла, что мы идем по уже кем-то протоптанной дорожке, но сейчас она была завалена снегом. Я не спрашивала, куда мы идем, хотя бес, проснувшийся у меня в голове, веселился и зудел: «Тебя сейчас закопают, тебя закопают, ты же антихрист, антихрист!» – «С чего это я вдруг антихрист?» – спросила я беса, на что у него ответа уже не было, и он спрятался.

Надо будет очень осторожно поговорить с тетей Дилярой об этом странном феномене – о другом человеке, как будто живущем у меня в голове, другой какой-то дурной моей сущности, незаметно заменившей более рациональную, которая всегда давала мне взвешенные и практичные советы. Может быть, это естественное перерождение – из мудрого прагматика в беса?

Хотя что тетя Диляра мне скажет, если я поделюсь с ней такой странной схоластикой? Что это начало сумасшествия? Я читала, что психические заболевания не лечатся. Человек ведь вовсе не всё умеет лечить. Есть совсем не сложные и не таинственные болезни, тоже не поддающиеся лечению. Можно чуть притушить, притупить болезнь, но совсем она не пройдет. Или пройдет тогда, когда закончится ее срок, все это знают.

Отец Андрей обернулся на меня:

– О чем думаешь?

– О бесах, живущих в моей голове. Точнее, об одном бесе.

– Бес? – совершенно серьезно уточнил священник.

– Да, один.

– Молитвой изгоняется. Есть специальные молитвы.

Я удивленно взглянула на священника. Он не смеялся. Значит, люди и до меня озадачивались этим? И еще у кого-то в голове появлялась вторая, совершенно чужая сущность, и ее можно прогнать молитвой?

– Хорошо, я попробую, – кивнула я.

– Есть и церковный обряд изгнания. Да, да, не улыбайся! Не все этим занимаются, правда. В Лавру недавно одна моя прихожанка ездила, в Сергиев Посад.

– Двадцать первый век… – пробормотала я.

– Так у тебя же живет бес?