Волк не без удивления признал в этом причудливом колье тот жуткий обруч, который терроризировал его шею на протяжении нескольких бесконечных месяцев. Курт видел ошейник ВПЕРВЫЕ. По вполне объяснимой причине: его шея не сгибалась под столь невероятным углом. Зеркал в камере не было, потому как узник мог их разбить и перерезать себе вены. Зато они были в тренажерном зале, – только там Волк мог украдкой разглядывать отражение ошейника… Но своими глазами Курт смотрел на электрошоковую бижутерию первый раз в жизни. Ощущение было странноватое.

– Эта штуковина нам больше не понадобится, – объявил бандит. – По двум причинам. Во-первых, тебе и впрямь доведется выходить на улицу, бывать в тех местах, о которых ты и помыслить не смел в своей камере… – От этих слов сердце Волка с надеждой екнуло. – Само собой, эти условия чрезвычайно далеки от тех, в которых ты содержался Тараном. За тобой не сможет постоянно ходить некто, вооруженный пультом управления. Иначе ты бы его в подходящий момент прикончил. Кроме того, этот “хвост” стал бы мешать тебе исполнять свои основные обязанности. Что-то я не слыхал, чтобы за знаменитыми киллерами ходили оруженосцы. – Череп усмехнулся. – Это во-первых. Во-вторых, я озабочен твоим здоровьем. Даже в психиатрических клиниках шоковая терапия проводится не в таких объемах. Поразительно, что ты продержался так долго… – Гангстер покачал головой.

Курт проследил за его взглядом. Череп смотрел в сторону Джошуа и стеклянного шкафа. “Лаборант” был занят тем, что сосредоточенно наполнял одноразовый инъектор. Мутно-белая жидкость поднималась, поглощая одно деление за другим. Наконец Уильяме отложил бесполезную склянку и сорвал с инъектора пломбу.

Выпучив глаза, Волк сглотнул; слюна проскрежетала в иссушенном горле. Конечно же, инъектор предназначен для него. Вряд ли Череп решил вколоть себе очередную порцию какой-то наркоты. Надеяться на это было абсурдно. Инъекция предназначалась именно Страйкеру. Он знал, что не сможет ничего предотвратить, но осознание этого не прибавляло сил. При одном взгляде на блестящую иглу, короткую и необычно толстую, Волку стало не по себе. Кулаки непроизвольно сжимались, покуда в ладонях не вспыхнула обжигающая боль. Он был уже не щенок, но в подсознании до сих пор мерцали воспоминания о болезненных уколах, которые делал в Убежище Доктор…

Кроме того, Курту не понравился сам вид мутноватой жидкости. Ни одно настоящее лекарство не могло выглядеть ТАК отвратительно. Ничего хорошего, вероятно, ждать не приходилось. Желудок Курта конвульсивно сократился, но внутри была пустота.

Уильяме поднял инъектор и шагнул вперед.

– Не подходи ко мне с этой штукой!! – взревел Волк. – Только попробуй, и я разорву тебе глотку, а потом засуну этот шприц в твою же задницу! Сделай хотя бы шаг!

Джошуа застыл на месте, пораженный таким шквалом агрессии. Вероятно, реакция Курта испугала безволосого. Он опустил хайтековый шприц и оглянулся.

Гангстер невозмутимо улыбался. Глаза выражали прохладную заинтересованность.

– Что, по-твоему, в этом инъекторе?

– Не знаю, – бросил Волк, – но вам обоим сильно не поздоровится, если вы попытаетесь засунуть ЭТО в меня. Учтите, мой организм устроен по-другому, не так, как у безволосых. Реакция на наркотики или другие психотропные вещества может быть непредсказуемой. Вероятен даже летальный исход. – Курт отчаянно вран. Наркотики действовали на Волков так же, как и на обычных безволосых. Но Череп и Уильяме, нужно полагать, этого не знали. – Не советую ставить какие-то опыты…

– Брось, – отмахнулся гангстер. – Это не наркотики, не лекарство, и даже не витамины.

Отвернувшись, он решительно кивнул. Уильяме тут же сдвинулся с места, продолжая маршрут, на другом конце которого находился распятый метаморф. Как бы ни был велик страх безволосого перед грозным существом, боязнь привычного начальства оказалась многократно сильнее. Сознавая это, Волк прижался к стене.

Сбросить оковы по-прежнему не удавалось. Ярость нарастала в груди, терзая измученное тело в тщетных поисках выхода. Лицо Курта превратилось в оскаленную гримасу, воплощение безумия и гнева, которой не постыдился бы и какой-нибудь злобный языческий божок. Клыкастая пасть изрыгала по адресу обоих безволосых такие ругательства, о знании которых Курт – в своем обычном состоянии – даже не догадывался. Это было буйство, пиршество гнева.

Равное ему Волк испытал лишь однажды – в тот день, когда, вернувшись в Убежище, застал свою Стаю одним большим, мертвым, окровавленным существом.

Уильяме трепетал, но продолжал свое дело. Шприц дрожал в трясущихся пальцах. Гангстер, насупившись, следил за процессом. Подспудно Курт верил, что хрупкий прибор выпадет из рук безволосого (пусть не в этот миг, но вот-вот) и, ударившись о безнадежно твердый пол, расплещется тысячей осколков. Однако “лаборант” держал инъектор крепко. Непростую задачу осложняло еще и то, что он метил не куда-нибудь, а в тугую волчью вену. (Вероятно, – полыхнуло в сознании Волка, – чтобы отрава во весь опор помчалась по жилам…) Курт изо всех сил дергал локтем, пытаясь выбить инъектор или, на худой конец, оттянуть проникновение иглы в свою вену. Уильяме нервничал, тонкие пальцы тряслись с каждой секундой все сильнее.

Наконец Череп не выдержал.

– Хватит! – рявкнул он. – Оставь локоть в покое!

Вздрогнув. Джошуа почти отпрыгнул. Стальные зажимы, которыми Волк был прикован к стене, удерживали запястья в неподвижном состоянии. Более того, они затрудняли доступ крови к кистям, благодаря чему вены Курта явственно проступили под кожей. Узник мог лишь сжимать-разжимать кулаки, но в сложившейся ситуации это играло против него, – жилы набухали сильнее. Мучителям не потребовалось даже никакого жгута.

Уильяме нашарил вену и судорожно вогнал в нее иглу. При этом он задел стенки сосуда, отчего запястье Волка обожгла острая боль. Торжествуя, безволосый спустил курок инъектора. По венам, ускоряясь с каждым ударом сердца, устремилось содержимое ампулы. Наблюдая за тем, как деления “ватерлинии” одно за другим наполняются вакуумом, Курт исторг дикий вопль. Боль, детская боязнь уколов и (самое страшное) неизвестность смешались в единое целое. Курту мерещилось, что по венам его струится Тьма. Она же – яростное пламя и серная кислота.

– Я отомщу! – взревел он.

Уильяме отшатнулся, отброшенный силой этой ярости. Пустой инъектор выпал из пальцев и, ударившись об пол, раскололся на тысячу осколков. Курт все кричал, конвульсивно бился в оковах, словно гордая птица, заточенная в тесную клетку. А потом вдруг умолк – не потому, что ярость его исчерпала себя. Его горло обожгла жуткая боль. Он бессильно обвис в металлических зажимах.

Точно бабочка, пришпиленная к картону булавкой. Занятное пополнение коллекции.

Дыхание с трудом вырывалось между оскаленных клыков. Курт постарался овладеть собой, ведь все равно он ничего не мог поделать с тем, что уже сделано. Он прислушался к своим ощущениям. Если не считать боли в запястье, в натруженном горле, как и общего изнеможения, он не чувствовал в себе никаких перемен. Его мутило, но, по сути, в этом не было ничего удивительного. В остальном он ощущал себя как обычно.