— Тогда почему ты вышла за сеньора Родериха? — Аличе пытливо посмотрела на Эржебет. — Ты больше не любишь братика Гила? Или вы поссорились?

— Люблю, — едва слышно ответила Эржебет. — Просто… Все это так сложно…

— Почему? — В глазах Аличе отразилось искреннее недоумение. — Почему сложно? По-моему все очень просто. Ты любишь его, он — тебя, значит, ты должна просто признаться и все будут счастливы. Пусть мы и страны, но никто не вправе нам запретить испытывать чувства!

Она улыбнулась по-детски наивно и светло.

— Любит? Гил? — Эржебет фыркнула. — Я не настолько уверена. Ты не знаешь его так хорошо, как я. Он любит только себя.

— Но разве стал бы он постоянно приезжать к девушке, которую совсем не любит? — Аличе на мгновение хитро прищурилась и будто стала на годы старше.

Эржебет сама себе часто задавала этот вопрос и каждый раз находила разные ответы от «любит», до «просто хотел захватить».

— А ты первая призналась Людвигу? — Разу уж у них начался откровенный разговор, Эржебет решила не смущаться личных вопросов.

— Ага. — Аличе легко кивнула и хихикнула в кулачок. — Он так жутко покраснел и дар речи от смущения потерял. Все-таки Людди такой милый.

— И ты не боялась, что он откажет? Не волновалась?

— Неа… Разве что самую малость… Но ведь если не попробуешь, не узнаешь, верно? Лучше уж сразу получить отказ, чем вечно сомневаться и мучиться.

— Когда только ты успела стать такой мудрой, — изумленно пробормотала Эржебет.

— Я? Мудрой? — Аличе округлила глаза, едва заметно покраснев. — Да что ты, сестренка Лиза! Я просто говорю, что думаю, вот и все. И знаешь что?

— Что?

— Сеньор Родерих, конечно, хороший, но все же тебе не стоит быть его женой. Потому что, когда ты рядом с ним, я опять вижу в твоих глазах ту давнюю тоску.

«Ты мудрая, как бы ты это не отрицала… — Эржебет грустно улыбнулась. — Возможно мудрее нас всех вместе взятых».

— Аличе! Вот ты где! — На балкон заглянул запыхавшийся Людвиг. — Я тебя везде ищу!

Тут он заметил Эржебет и поспешно поклонился.

— Прошу прощения за поведение брата. Он…

— Не извиняйся. — Эржебет отмахнулась. — Я знаю Гила гораздо дольше, чем ты и уже привыкла…

«К тому же в таком его поведении виновата лишь я…»

— Людди! — Аличе схватила его за руку и счастливо улыбнулась. — Пошли танцевать! Я хочу танцевать!

Она потащила Людвига в зал.

— А где Гил? — поспешила спросить Эржебет.

— Уехал. — В голосе Людвига ясно прозвучало невысказанное «как я его не уговаривал».

— Ясно…

Юная пара вышла в зал и закружилась в вальсе, Эржебет, прислонившись к косяку балконной двери, наблюдала за ними.

«Мы с Гилом точно также могли бы танцевать сейчас. Он ведь умеет, хоть и не любит… Ведь Аличе права. К чему все эти надуманные сложности? Почему просто нельзя быть вместе? Все-таки я такая глупая… И трусливая. Могу повести войска в атаку, а когда дело касается чувств — убегаю и прячусь… Может мне действительно стоит поговорить с ним и все сказать… И пусть он откажет, пусть посмеется… А может и не посмеется…»

Вот только поговорить с Гилбертом Эржебет так и не удалось, потому что через несколько дней после бала прогремели выстрелы в Сараево. Началась Первая Мировая Война.

Музыка заполняла комнату: мелодия то весело бежала, как резвый горный ручеек, то лилась плавно и величественно, как воды Дуная, то гремела, как паводок.

Родерих прикасался к клавишам рояля трепетно, словно к телу возлюбленной. Он полностью погрузился в мир звуков, и на его лице блуждала столь редкая улыбка.

Сидящая на софе Эржебет слушала его игру, подперев голову рукой. Все-таки как бы она ни относилась к Родериху, она не могла не признать его таланта. Музыка, которая рождалась из союза его волшебных пальцев и клавиш инструмента была лучшим, что Эржебет когда-либо слышала. Волна звуков уносила с собой все тревоги и заботы, дарила облегчение, пусть и ненадолго. Но сегодня даже музыка не могла помочь Эржебет: она сидела, как на иголках, с нетерпением ожидая, когда же Родерих, наконец, закончит играть. Время как назло тянулось медленно, как вязкое желе, а ей так нужно было с ним поговорить…

После бала прошло уже три дня, и за это время Эржебет окончательно укрепилась в своем решении, которое она приняла еще там, на сияющем паркете. Аличе помогла ей собраться с силами, перебороть свою гордыню и потаенный страх.

«Я скажу. Я скажу Гилберту все, как есть».

Не важно, что он ответит, не важно, что будет потом. Главное — она избавиться от этой ноши. Аличе права, лучше сразу получить отказ, чем вечно изводить себя сомнениями и жалеть об упущенных возможностях.

На самом деле Эржебет порывалась отправиться в Берлин на следующий же день после бала. Горячая кровь гнала ее вперед, заставляла ринуться в омут с головой. Решилась — действуй! Но все оказалось не так просто. Может, после замужества Эржебет ее народ и получил больше свобод, но сама она наоборот — потеряла. Теперь, будучи супругой Родериха, она не могла вот так просто взять и отправится в гости к Гилберту.

Родерих с большим пиететом относился к соблюдению приличий, он старался, чтобы со стороны их с Эржебет союз выглядел идеальным. Поэтому и она должна была вести себя образцово, чтобы не дать ни малейшего повода для сплетен.

И Эржебет пришлось ждать три дня, пока Родерих закончит с делами и у него будет достаточно хорошее настроение, чтобы попросить у него разрешения нанести визит братьям Байльшмидт. В конце концов, она всегда дружила с Людвигом, и нет ничего предосудительного в том, что она его навестит. И ничего страшного, если там будет еще и Гилберт…

«Главное, чтобы Родерих не увязался со мной. Он ведь тоже теперь едва ли не лучший друг Людвига», — хмуро подумала Эржебет, нервно ерзая на софе.

А Родерих все играл и играл, и ей казалось, что это будет длиться вечно.

Помощь пришла с неожиданной стороны. Вдруг в идеальную гармонию звуков ворвался резкий скрип двери. Родерих остановился и недовольно взглянула на застывшего на пороге секретаря.

— Господин Австрия, прошу прощения, что отрываю… — взволнованно затараторил тот. — Но вам звонят из Сараево. Это очень срочно.

— Вот так всегда, а я ведь только-только нашел нужное звучание. — Родерих тяжко вздохнул.

Он ушел следом за секретарем, и Эржебет ощутила смутное беспокойство. Этот человек уже достаточно долго служил у Родериха, чтобы знать: нельзя прерывать священнодействие вечернего музицирования. Эржебет ведь не зря терпеливо ждала, пока муж закончит играть, она прекрасно помнила, как Родерих звереет, если его общению с музыкой мешают.