Шрифт:
Интервал:
Закладка:
…Правду говорят, что и сама война и все ее последствия непредсказуемы! Одно из последствий той страшной войны заключалось в том, что огромные массы людей, тронувшись с места, хоть и бегло, познакомились со своей страной, а потом и с другими странами. И это не могло не дать своих плодов…
В главе о Борисе я уже писала, что, пробыв в Москве дня два и повидавшись с мамой, я попала в 7-й отдел Северо-Западного фронта. 7-й отдел — это Отдел по работе среди войск противника.
Наш отдел, как и весь штаб фронта, располагался весной 1942 года в городке Валдай, где одуряюще пахло черемухой, а летом после бомбежки железнодорожной станции Валдай — в густом лесу, где, правда, оказалось очень сыро. Спасались мы на берегу сказочно красивого озера. Озер было много, и таких красивых я больше никогда в жизни не видела. То были, как шепотом рассказывали у нас, владения Кирова, а потом Жданова.
До сих пор помню огромные лиловые поля вереска и строчки из Маршака, которые я без конца твердила: «Из вереска напиток забыт давным-давно, / А был он слаще меда, пьянее, чем вино…»
Собственно штаб фронта размещался в доме (на вилле) Кирова — Жданова, а мы, 7-й отдел, неподалеку, в палатках.
«Среди войск противника» было тогда бесполезно работать, ибо они вполне успешно воевали и не хотели слушать того, что мы писали в листовках и кое-кто из 7-го отдела, отбыв на передовую, выкрикивал из «звуковок».
Здоровые мужики, седьмоотдельцы, сочиняли не очень-то нужные листовки (похожие листовки в большом количестве присылали из Москвы из ГлавПУРа — Главного политического управления Рабоче-крестьянской Красной армии) и вели интеллектуальные беседы на отвлеченные темы.
Немцы на нашем фронте в плен не сдавались. А если паче чаяния разведчики брали языка, то его тут же допрашивали в штабе армии с помощью армейских переводчиков. Обходились без нас.
В общем, житье в штабе Северо-Западного фронта казалось мне чем-то вроде пребывания в хорошем доме отдыха с трехразовым питанием и бесплатным куревом — сигареты и водку выдавали в пайках. Хочешь — используй сам, хочешь — меняй на печенье и муку и посылай родным в голодный тыл.
Как и в любом доме отдыха, бросалось в глаза невероятное количество романов, которые крутили доблестные командиры с немногочисленным женским составом. Благо, все были молоды! И благо «война всё спишет».
Не доверяя своим воспоминаниям о 7-м отделе, призвала в союзники поэта Д. Самойлова, приятеля ифлийских лет. В своей книге «Перебирая наши даты» он пишет: «Штаб фронта в ту пору представлял собой большое слаженное учреждение, располагавшееся километрах в ста, а то и больше, от передовой…» И далее: «Смена географических мест — единственное, что отличало службу множества военных чиновников в штабе фронта от службы в любом тыловом военном учреждении».
Не менее скептически оценивает штабных и Ю. Нагибин, служивший, кстати, в 7-м отделе.
При всем при том у нас в отделе были прекрасные люди. Задним числом хочу вспомнить хотя бы одного из столпов того отдела — Юрия Маслова. Тогда он был для меня просто Юра, милый интеллигентный ленинградец. Держался Юра очень скромно, даже говорил негромко. Ничего не делал напоказ.
Позднее я узнала, что ленинградец Ю. Маслов уже в ту пору имел маленького сына. И, естественно, не мог не быть в постоянной тревоге за его жизнь и за жизнь своей семьи. Но Юра ни словом не обмолвился, в каком ужасе он пребывал. Сама мысль, что глава семьи не может помочь своим близким в осажденном Ленинграде, что он ест-пьет от пуза, живет, можно сказать, словно на курорте, в то время как его семья страдает, невыносима.
Юрий Маслов стал видным ученым-филологом, одним из основателей современной филологии… А его сын, тоже ученый, погиб много лет спустя при «невыясненных обстоятельствах».
Друг моего сына Алика Володя Петров сравнительно недавно (в 2009 году) ездил в Питер на «чтения», посвященные Юрию Юрьевичу Маслову, сыну Юрия Маслова. Юрий Юрьевич, как свидетельствуют его коллеги, был не только истинным ученым и блистательным человеком, но еще правозащитником и диссидентом.
Трагическая судьба, трагические фигуры.
С 7-м отделом я рассталась уже осенью того же года, после того как моя должность инструктора-переводчика перешла в кадры (я была вольнонаемной). Для виду покуражилась: дескать, орел или решка, брошу монетку и узнаю — надевать ли мне военную форму или нет. Но в действительности я сразу решила, что поеду в Москву и, может быть, переберусь на другой фронт.
Мне не хотелось оставаться в 7-м отделе Северо-Западного фронта не только из-за перемены статуса. «Кадры» меня, по тогдашнему моему легкомыслию, не так уж и пугали, тем более что начальством был обещан «орденок». Но я не могла примириться с тем, что жизнь на Валдае не соответствовала моим представлениям о жизни на фронте. Я так и не оправилась от шока, который испытала, приехав из глубокого тыла, из Чкалова в штаб фронта. Юношеский ифлийский романтизм меня не покидал. Не хотела я понять, что воюющие армии — это гигантские механизмы, существующие по тем же законам, что и общества, их породившие, не хотела понять и то, что в XX веке мировые войны и впрямь всеобщее бедствие; сражаются не только фронты, но и мирное население.
И все-таки, вспоминая, как сытно и привольно жилось на Валдае, как «оттягивались» в соседнем лесочке во фронтовой газете известные поэты, приехавшие из Москвы и числившиеся фронтовиками, я и сейчас думаю: «Что-то прогнило в Датском королевстве».
И до сих пор меня смешит, что в столовой 7-го отдела молодые парни с волчьим аппетитом, младшие по званию, получали на обед одну котлетку, а их командиры с сединой и с брюшком — две.
По наивности я внушала себе, что на других фронтах все может быть иначе.
Не буду долго распространяться на эту тему. Скажу только, что в дальнейшем, даже в трудные минуты, я не пользовалась благами, которые могло мне принести пребывание на фронте. Хотя пенсия «участника войны» была чуть ли не вдвое выше моей пенсии.
2. ТАСС. Редакция контрпропаганды
Приехав в Москву с Северо-Западного фронта, я, как уже сказано, хотела перевестись на
