Наш славный поход чуть было не провалился из-за лучного животного подразделения — орла с подрезанными крыльями. Эта птица постоянно жила в самолетных ангарах, но непонятно, почему она явилась посмотреть на отправление каравана и вдруг прыгнула к верблюду нашего знаменосца.

Верблюд в свою очередь начал подпрыгивать, как испуганная лошадь. Я никогда не думал, что это огромное животное может прыгать так высоко. Казалось, оно хотело раздавить копытами орла. Резен изо всех сил вцепился в шею верблюда, чтобы удержаться на спине и не выронить флаг. Наконец, несколько минут спустя животное успокоилось и перестало прыгать, а орел покинул поле боя и отправился в свой любимый ангар.

Унтер-офицер снова сел в седло, поднял флаг, и мы тронулись к пустыне. Мы давно привыкли к солнцу и жаре, и этот переход на спинах верблюдов показался нам экстравагантной поездкой.

Примерно через три часа мы добрались до лагеря кочевников. Один из их вождей говорил по-французски и пригласил нас выпить чашку чая. Кормье явно не в первый раз нанимал верблюдов у кочевников — нас приветствовали как старых друзей, и все вошли в палатку вождя. Чай является самым дорогим в этом районе мира, где воду можно найти только в оазисах.

Основная пища здесь — это финики и верблюжье молоко. Сушеное мясо — роскошь. Они жили очень скромно и выживали в очень трудных условиях. Торгуя по оазисам, кочевникам удавалось хоть что-то заработать.

Старшина Кормье и старший бригадир Хант остались поговорить с вождем, а мы разбрелись по лагерю поприветствовать остальных членов племени. Единственное слово, которые дети произносили по-французски, было cadeau — выпрашивая что-то в подарок. Мы дали им небольшие пластиковые пакеты с обычным военным печеньем, которое было при нас, и дети были счастливы. Некоторые даже в знак благодарности дали нам финики. Самым пожилым в племени было 35–40 лет, но они имели вид семидесятилетних стариков. Иллер, которому было 30 лет, был похож на сына вождя, которому также было 30. Недостаток воды, одного из основных элементов жизни, увеличивал рост смертности в этом жарком и сухом районе мира, а из-за хронического обезвоживания и жаркого солнца местные люди быстро старели. Несмотря на условия, в которых они жили, эти люди улыбались и веселились. Они знали, как получать удовольствие от мелочей, и у них был другой тип нравственных ценностей. Тяжелый изнурительный ежедневный труд оставлял шрамы на их телах, но дух их был чист. Встреча с ними была как прикосновение к другому миру, и я по-настоящему оценил их гостеприимство, так как они поделились с нами тем немногим, что у них было.

На обратном пути на базу я чувствовал себя комфортно на спине верблюда и уже думал, что пустыня не может удивить меня ничем, как вдруг задул сильный ветер. Животные встревожились. Кочевники, которые сопровождали нас, указали на скалы вдали, и объяснили, что мы остановимся там, чтобы спрятаться от надвигающейся бури.

Я замотал Белое кепи тонким шарфом, который затем замотал вокруг шеи и затянул. Ветер, в самом деле, был очень сильным, но я не видел причин останавливаться, а тем более прятаться за какие-то скалистые холмы. Верблюды, очевидно, не разделяли мнение своих ездоков и побежали галопом к появившимся на горизонте холмам. Я никогда не видел, чтобы верблюд двигался так быстро, и теперь сидел на огромном животном, которое мчалось бешеным галопом. Я изо всех сил вцепился в седло, а поводья ослабил. Я потерял всякий контроль над верблюдом, просто держался за него, чтобы не упасть. Я не мог судить, насколько близко были скалы, и уже даже не смотрел вперед, я просто хотел, чтобы этот зверь остановился. Передо мной Йорданов болтался на своем верблюде, и, казалось, вот-вот упадет. В отличие от меня, он вцепился в седло и крепко держал вожжи. Никто из нас не был готов к такой езде и действовал по своему усмотрению с единственной целью — не упасть. Я услышал, как матерится младший сержант, который вспомнил весь свой словарь ругательств. Я посмотрел на бедуинов, которые ехали рядом с нашей колонной, и увидел, что их тела как будто слились с животными. Человек и верблюд скакали как одно целое, всадник был просто продолжением горба. По их улыбкам я понял, что они с удовольствием наблюдают, как мы шатаемся. В какой-то момент я поймал ритм галопа и начал двигать свое тело синхронно с подпрыгиваниями горба. Вскоре после того как я снова взял поводья в руки, я начал ощущать удовольствие от езды. Мне казалось, что я катаюсь на мотоцикле своей мечты и на полной мощности разрезаю воздух. Мотоцикл и тело — всегда одно целое, так что то же самое должно получиться и с верблюдом, чтобы я мог наслаждаться безумным порывом. Только я начал осваивать езду и сливаться с движением верблюда, как перед нами вдруг показались скалистые холмы. Кочевники объехали первую скалу, и перед тем как мы спрятались за ней, показали нам, чтобы мы оглянулись назад. Я повернул голову и широко раскрыл глаза: на несколько километров от нас горизонт был черным. Темная масса приближалась с головокружительной быстротой. Это ли апокалипсис, на секунду задумался я, но сразу получил ответ — кричал старший бригадир Хант: «Это fucking песчаный ураган, закройте свой fucking рты и заверните свои fucking fucking головы в шарфы!»

Старшина Кормье вынул из ранца лыжные очки, которые были обязательной частью снаряжения в пустыне, и поднялся на скалу, откуда было видно приближающееся облако. Несколько любопытных легионеров, и я в том числе, последовали его примеру и, надев очки, начали выглядывать из-за скал. Бедуины выбрали место для лагеря и уложили верблюдов у основания скалистого холма. Я не мог себе представить, что останусь в живых, если эта темная масса песка и пыли упадет на нас. Но наши вожаки спокойно стояли около лежавших верблюдов. Облако было всего в километре, и с минуту на минуту оно упало бы на нас. Я сделал глубокий вдох, готовясь испытать на себе воздействие темной массы. Вдруг я почувствовал, что ветер засвистел громче, но удара не было. На секунду я словно оказался один в охватившей все серой массе. Я не видел ничего и просто стоял, держась за скалу. Через несколько минут, когда концентрация пыли и песка в воздухе разрядилась, я начал видеть, как в очень густом тумане. В метре от меня Йорданов качал головой и жестами выражал эмоции, порожденные первой в его жизни песчаной бурей. Ощущение было удивительным, и мне не верилось, что такое страшное облако не причинило нам никакого вреда. Только уши, рот и нос наполнились мелкой пылью, которая просочилась даже через шарф. Прошло около часа, в течение которого мы не видели ничего дальше пары метров вокруг себя, а потом вдруг видимость улучшилась, и стало светлее. Бедуины дали нам знак, что мы можем продолжить путь. Кормье построил нас, чтобы убедиться, что мы в полном составе, и каждый отправился к своему верблюду. На этот раз мы тронулись очень медленно, так как все еще двигались в песчаном облаке. Наши вожаки и их верблюды знали пустыню и шли спокойно сквозь пыльный туман. Я видел только верблюда перед собой, а иногда оглядывался на того, который шел за мной. Когда мы подошли к воротам части, ветер стих и погода прояснилась. Я был счастлив от того, что снова вижу солнце и дышу воздухом без пыли и песка.

В один из последних дней нашего пребывания в этом забытом богом и людьми месте нашей боевой группе выпала неприятная задача — уборка мусора дивизии. Как всегда, старший бригадир Хант убеждал нас поспешить: «Чем быстрее вы закончите, fucking, тем лучше для вас». Над мешками с мусором из кухни летали мухи всех видов и жукоподобные насекомые. Я чувствовал, что все мошки Северной Африки назначили себе встречу здесь. Мы должны были замотать головы, как и во время песчаной бури, чтобы собрать пищевые отходы. Семеняк первым осмелился войти в облако мух и жуков и взять мешок с разлагающимися остатками пищи. После него пошел Волыньский, а потом встал и я, и мы образовали цепь к грузовику, кузов которого должны были заполнить. Через пять минут грузовик был полон. Но, к нашему сожалению, оставались еще отбросы, и шоферу пришлось сделать еще один рейс. Когда грузовик отъехал, я увидел, как большинство насекомых разлетелись по площадке и оставили нас в покое.