Хуанцу» — выпускники военной академии Хуанпу. Опорой ей служила миллионная армия Чан Кай-ши. Главную роль в ней играли генералы Чэнь Чэн и Ху Цзун-нань, командующие отборными частями чанкайшистской армии. «Группа банкиров», которую возглавляли Сун Цзн-вэнь и Кун Сяо-си, мастера финансовых и биржевых спекуляций, сосредоточившие в своих руках все тайные и явные связи с крупной буржуазией. Наконец, «группа братьев Чэнь» — Чэнь Ли-фу и Чэнь Го-фу. Они контролировали печать, образование, разведку. Им принадлежит «заслуга» в разработке идеологических концепций чанкайшистского национализма.

Четыре группы — «четыре семьи».

Их ничто или почти ничего не разделяло. Объединяло их все. Происхождение: Чан Кай-ши умолчит, что он сын торговца солью, и объявит себя потомком императора Вэн из династии Чжоу; Кун Сяо-си сообщит, что он прямой потомок Конфуция семьдесят пятого колена, и хитро подмигнет своему отцу — богатому шанхайскому меняле; остальные также рылись в архивах, говорили и доказывали, что в их жилах течет «благородная кровь». Родственные связи по линии родителей, супругов, братьев и сестер, зятей и шуринов. Ненасытное стремление к обогащению. Кто-то даже подсчитал стоимость накопленных ими богатств: двадцать миллиардов американских долларов, но при этом сразу оговорился: «Один бог знает, как они богаты…» Но точно известно, что «четыре семьи» в течение целого ряда лет держали в своих руках четыре главных банка Китая: китайский, центральный, крестьянский и Банк путей сообщения. Через них они контролировали еще сто шестьдесят четыре банка…

Был последний вечер нашего пребывания в Шанхае. С группой дипломатов социалистических стран, только что прибывших в Шанхай после посещения ярмарки в Кантоне, мы сидели в необычайно тихом просторном ресторане мрачной гостиницы, ранее бывшей английской собственностью. Ранний вечер, город уже затих. Здесь, в центре, в некоторых окнах еще мерцает бледный, слабый свет, но, чем больше взгляд удаляется от центра, тем огней становится все меньше и меньше. Огромный город тонет в плотном, каком-то зловещем мраке. Необычно и страшно видеть десятимиллионный город без ярких огней, без ночного освещения.

Мы сидим и разговариваем, а мои мысли возвращаются к домику-музею, где полвека назад была основана Коммунистическая партия Китая. Меня смущает не рассказ смотрителя музея Чана… Меня мучают другие вопросы. Как все это понять? Рождается коммунистическая партия, рождается в самой большой по населению стране мира, она растет, крепнет, организует молодой рабочий класс, иногда оступается, блуждает, сворачивая то налево, то направо, но продолжает идти вперед, вести классовые битвы, атаковать. И через 30 полных борьбы лет добивается победы. Этот народ, осознав себя хозяином, совершает чудеса. В первые годы… в первое десятилетие… Почему же во втором некоторые руководители этой великой страны сделали крутой поворот, поставив под угрозу все завоевания, достигнутые в ходе строительства социализма, сами основы социалистического строя? Почему?

Кто-то, словно отвечая на мой вопрос, сказал:

— Китай имеет тысячелетнюю историю… Тысячелетиями накапливалась и народная мудрость… Суть ее отражает древняя китайская поговорка: «Вода имеет источник, дерево — корни». Корни… Глубокие корни имеет и все то, что мы наблюдаем сейчас здесь…

Многие, с кем мне приходилось беседовать, сходились во мнении, что корни нынешней политической ситуации в Китае кроются в мелкобуржуазных, националистических взглядах его руководства…

Каковы источники этих взглядов — исторические… социальные, идейно-политические?

И снова я возвращаюсь к истории. Религиозные учения Лао-цзы, основателя даосизма, проповедовавшего «не ропщи», Кун Фун-цзы — Конфуция, внушавшего смирение и покорность, Шакья Муни — Будды, призывавшего к «терпению», одновременно использовались для развития у китайцев чувства превосходства над другими нациями, сознания их исключительности.

И это чувство, эти иллюзии сталкивались с суров эй действительностью полуколониального, полуфеодального Китая, отсталого в политическом, экономическом, социальном отношениях. Малочислен, как капля в безбрежном океане крестьянства, рабочий класс, буржуазия расколота, разделена на компрадорскую и национальную. И от этого столкновения с реальностью крайне обостряется чувство национального самосознания и готово в любой момент вылиться в национализм. После победы народной революции национализм проявился в стремлении «доказать», что эта победа — результат только и единственно борьбы китайского народа; словно не было ни Великого Октября и помощи страны, рожденной Великим Октябрем, ни побед во второй мировой войне над гитлеровским фашизмом на Западе и над японским милитаризмом на Востоке, ни подъема национально-освободительного движения в Азии, вызванного этими победами…

Еще в первые годы после рождения Коммунистической партии Китая, в 1927 году, ноябрьский пленум ЦК КПК отметил «как один из основных, имеющих огромное политическое значение организационных недостатков КПК то, что почти весь руководящий актив партии — выходцы не из семей рабочих и даже не бедных крестьян, а из среды мелкобуржуазной интеллигенции…», что «наиболее радикальные элементы мелкой буржуазии устремились в ряды нашей партии…». И «эти элементы составляли первоначальное ядро Коммунистической партии Китая…». Кроме того, в Китае не только поздно возникает рабочий класс, но и поздно становится известно само марксистское учение. Первые искры марксизма долетели до Китая лишь с первыми орудийными выстрелами крейсера «Аврора», с Великим Октябрем. Потом начнется его ревизия. Сначала он станет «творческим марксизмом», затем «китаизированным», «азиатским», и, наконец, грянет «культурная революция» и IX съезд КПК заявит, что «идеи Мао Цзэ-дуна» — это «марксизм-ленинизм современной эпохи».

Пытаясь найти причины происходящих в Китае событий, некоторые указывают на «объективные факторы» и «девальвацию» отдельного человека, на иллюзии относительно неисчерпаемости человеческих ресурсов. Доказывают, что слепое подчинение «авторитету», безоговорочное принятие директив и лозунгов коренится в старых традициях и древних религиях Китая. Ищут причины культа в «революционном радикализме», в стремлении постоянно поддерживать «революционный энтузиазм», в идущей из глубокой древности традиционности всевозможных кампаний и акций, в крестьянских восстаниях, в суровом пуританском аскетизме тайпинов, в особой роли армии в многолетних партизанских войнах…

Это «объективные факторы». А субъективные?.. Разве они имеют меньшее значение для формирования политики нынешнего китайского руководства?.. А быстрое, неравномерное, «скачкообразное» разбухание партии?.. А отсутствие классового подхода при приеме в партию и неурегулированность ее классового состава?.. А нарушение ленинских норм партийной жизни?..

…А сосредоточение в одних руках партийной и административной власти в центре и на местах?.. А недооценка рабочего класса и его руководящей роли?.. А культ?..

XI. и на север…

У души нет таких тайн, которые не выдало бы поведение.

Китайская поговорка

Через полгода после моего первого путешествия на юг мне представилась возможность поехать и на север, побывать на станции Маньчжурия — китайский пограничный пункт на китайско-советской границе. Международный пассажирский экспресс Москва — Пекин следует через станцию Маньчжурия до Пекина и оттуда отправляется обратно только раз в неделю — в