А вот как писал о Ширяеве Нгкулу: «Товарищ Иван был настолько вовлечен в дела АНК на всех уровнях, что стал просто одним из нас. У него была квартира в Луанде неподалеку от военного госпиталя, и некоторые из нас часто бывали там и наслаждались вкусной едой, водкой и гостеприимством его жены и молодой дочери Наташи. Конечно, было много напряженных политических дискуссий, ничем не сдерживаемых, поскольку товарищ Иван глубоко знал АНК и другие освободительные движения в Африке. Он также служил во Вьетнаме и Лаосе и мог поделиться с нами своим ценным опытом…» [921]

Студенческая дружба была, конечно, менее «идеологичной», но длилась долго. Носизве Нокве говорила, что до сих пор поддерживает контакт со своими московскими подругами: «Оленька, Таня – я знаю, где они все, что с ними. Конечно, было трудно [имеется ввиду экономическая ситуация конца 80-х годов. – А. Д., И. Ф. ], но советские друзья не говорили: „Нам надо решить свои собственные проблемы“. Может быть, это настроение появилось потом. А тогда мы жили в атмосфере настоящей солидарности» [922] .

Конечно, южноафриканцы встречались с русскими девушками. Для некоторых эти отношения оставались воспоминаниями юности, другие возвращались в Африку с русскими женами.

Об отношениях с русскими девушками и женщинами упоминали в своих воспоминаниях немногие, но все же такие упоминания были.

Касрилс вспоминал о своем пребывании в Одессе: «… по субботам мы ходили на танцы в Дом офицеров, где имели возможность познакомиться с местными девушками. Это было чистое, добросердечное развлечение с приемами ухаживания, которые, как мне казалось, вышли прямо из русских романов девятнадцатого века. Некоторые из более старших товарищей, которым было уже далеко за сорок, завели знакомства с вдовами военной поры и по субботам и воскресеньям наслаждались домашним уютом. Это были достаточно тайные романы, и я узнал об этом только тогда, когда один из наших ветеранов, „дядюшка“ Джеремия, пригласил меня на обед в воскресенье. Когда мы пришли в дом его возлюбленной – женщины за пятьдесят лет, сыновья которой были в армии, на него хлынул поток чувств…» [923]

Твала, учившийся в СССР в 1976 г., пишет, что, когда он шел на свидание, имя и адрес девушки, с которой он собирался встретиться, нужно было сообщать начальству. Очевидно, полагал он, чтобы ее проверили в КГБ. Твала думал, что если бы проверка была неудовлетворительной, то встречу не разрешили бы. Но о таких случаях он никогда не слышал. «Я нашел русских женщин очень привлекательными, – пишет он, – особенно женщин смешанной европейско-азиатской крови. В целом расовой дискриминации в России я не испытывал. Стоило мне подружиться с какой-нибудь русской женщиной, ей обязательно хотелось потрогать мои курчавые волосы» [924] .

Хиллел Тиктин женился на девушке из Киева, где проходил подготовительный курс. Препятствий ему не чинили, наоборот, постарались создать более подходящие условия, когда у него родился сын [925] .

Синдисо Мфеньяна женился через год после приезда в СССР. Как он говорил, «это было большим сюрпризом для комсомола. Мне они ничего открыто не сказали, только позже я узнал, что у них были возражения» [926] . Но, конечно, у девушек и жен были проблемы с советской бюрократией. Об этом говорили нам и Рита (Филорида) Мфеньяна, жена Синдисо, и Люся Ндлову, жена Пилы Ндлову, диктора Московского радио, вещавшего на зулусском языке [927] . Нелегко было быть женой иностранца – пусть и «прогрессивного» – в Советском Союзе, трудно и за рубежом. На упреки комсомольского руководства обе говорили об интернационализме: «Ведь это вы нас так воспитали». Но для советской иерархии интернационализм был понятием государственной политики, а не личных отношений.

Рита не отказалась от советского гражданства – да и какое ей было принимать? Ее муж был человеком «без гражданства». Но по поводу проблем с визами в советском консульстве в Лусаке Рите говорили: «Что вы хотите? Вы же знали, на что шли» [928] .

Рита работала в Лусаке по специальности – инженером в Корпорации электроснабжения Замбии. Жилье семье предоставила эта компания, а на зарплату они смогли купить машину. Синдисо работал в структурах АНК, но получал только дотацию, которой хватало разве что на хлеб и сигареты. Правда, раз в неделю АНК предоставлял своим кадрам продовольственные пайки. Но было в них, что попало. Паек мог состоять, например, из капусты и пяти пачек супа. Или целый месяц в нем были только советские консервы фабрики «Слава». Только в конце 1970-х годов стало легче [929] .

Рита привнесла в жизнь анковской колонии в Лусаке элементы советской жизни. До ее приезда там ничего не делалось для детей. С помощью женской секции АНК она создала для них пионерскую организацию и детский клуб, в котором члены АНК рассказывали ребятам о своем опыте или о том, что знали, учили песням и танцам и разным практическим навыкам. Потом именно эти дети по ее инициативе поехали в «Артек». Организовала Рита и библиотеку – прямо у себя в доме [930] .

Приключения Люси Ндлову в южноафриканской глубинке – целый роман. После того как после почти трех десятилетий жизни в Москве семья переехала на родину Пилы, под Дурбан, Люсе пришлось проходить церемонию замужества заново, в соответствии с зулусскими обычаями. А потом вступать в сложную систему отношений с многочисленной новой родней. Проблемы были отчасти связаны с традициями, отчасти с политикой: отец Пилы был одним из руководителей зулусской партии Инката, а его сестры – активистками этой партии. В начале 1990-х годов между Инкатой и АНК шла настоящая гражданская война за контроль над провинцией Натал, и партийная принадлежность Пилы могла стоить ему жизни [931] .

Конец 80-х годов стал временем важнейших перемен во внешней политике СССР вообще и на Юге Африканского континента в частности. Далеко не везде эти перемены привели к благоприятным последствиям как для нашей страны, так и для тех регионов, которых они коснулись. Южноафриканский регион был исключением: советская политика на Юге Африки в конце 1980-х – начале 1990-х годов стала не только одним из самых ярких проявлений нового советского курса, но и важным фактором урегулирования ангольского конфликта, освобождения Намибии и мирной трансформации в ЮАР.

Сомнения в правильности советского курса в странах третьего мира, и в частности в Африке, возникли у определенной части советской политической элиты гораздо раньше, чем это осознали на Западе, в самой Африке, да и внутри нашей страны. Столкновение теории социалистической ориентации с практикой привело немалое число тех, кто занимался воплощением этой теории в жизнь, да и самих ее разработчиков, к разочарованию. Поначалу возникли сомнения в методах достижения цели, а именно в возможности построения социалистического общества через национально-демократическую революцию и социалистическую ориентацию, потом в возможности ее достижения без массированной советской поддержки, в том числе и военной, и наконец в возможности, да и целесообразности ее достижения в некоторых странах вообще.