Лентул не пал духом. На его месте многие бы отчаялись, сломленные таким унижением, и удалились бы от дел, он же по новой начал политическую борьбу, с самого низа, как молодой человек. Год назад он был избран претором, через десять лет после первого своего назначения, а потом добился и восстановления в Сенате. Этому во многом способствовала его наглость, но у него имелись и положительные качества — старое патрицианское имя Корнелий, слава популиста, переданная ему по наследству его дедом, погибшим шестьдесят лет назад во время антигракхианских восстаний, брак с честолюбивой Юлией, родственницей Юлия Цезаря, с которой он воспитывал ее сына Марка Антония и, к тому же, умышленно ленивый, но на самом деле довольно действенный ораторский стиль, которому его чувство юмора придавало дополнительное очарование.

— Зачем же ему добиваться переворота? — спросил я. — Он ведь все-таки снова стал сенатором. Он даже может быть избран консулом.

— Но нет никаких надежд на успешный исход дела. Теперь в его речах меньше юмора и больше горечи и нетерпения. Таков человек, которому пришлось посреди жизненного пути начинать все сначала. И сейчас ему просто не терпится поскорее добраться до желанной цели.

— Цели?

— С недавних пор его характер немного изменился: он стал верить прорицателям. Говорят, что возле него постоянно вертятся какие-то предсказатели судьбы. И они вычитали прямо из книг Сивиллы, что троим из рода Корнелиев суждено править Римом. Двоих мы уже знаем — Цинна и Сулла. А кто будет третьим?

— Значит, эти предсказатели уверяют его в том, что ему суждено стать диктатором?

— Ничего удивительного. Да, они хитры, эти пророки. Ты же знаешь, что стихи Сивиллы представляют собой акростихи; читая первые буквы строк, можно разобрать спрятанные слова. И как ты думаешь, какое слово спрятано в тех стихах, о которых идет речь?

Я выпятил губы.

— Начинается наверняка с «эль»?

— Совершенно верно: «Л-Е-Н-Т-У-Л». И они, конечно, не сказали ему об этом напрямик, но сделали так, чтобы он сам прочел акростих, якобы случайно. Теперь on убежден, что боги предназначили его в правители Рима.

— Он с ума сошел, — сказал я. — Сейчас я понимаю, что ты говорил о всяких фантазиях среди этого круга людей. Да, человек, которого судьба довела до вершин власти, потом сбросила, а потом опять подняла, чувствует, что ему предназначена какая-то роль в жизни.

Я вытянул ноги и посмотрел вверх, на листву.

— Итак, значит, Лентул — те «ноги», на которых стоит Катилина?

Экон нахмурился.

— Одна из ног. Другая не такая крепкая.

— Заговор Катилины «хромает»? Прошу тебя, не надо больше загадок, связанных с телом человека!

— Есть еще один сенатор из рода Корнелиев, Гай Корнелий Кетег.

— Это не прозвище?

— Нет. Возможно, он еще слишком молод, чтобы ему давали прозвища. А то бы его прозвали «Горячая голова».

— Ты говоришь, «молод», но если он в Сенате, то ему должно быть не меньше тридцати двух.

— Едва ли. Он ведь знатный патриций, как Катилина и Лентул, у него есть возможности.

— Да уж, — сказал я, вспомнив, с каким выразительным достоинством вел себя Катилина. Ему не стоило никаких трудов сохранять уверенность в себе. «Новый человек», такой, как Цицерон, должно быть, смертельно завидует ему, ведь у него нет врожденной уверенности в своем превосходстве.

— Как и Лентул, Кетег из влиятельного рода, у которого есть связи повсюду. Но ему не хватает настойчивости Лентула, он молод, горяч, нетерпелив, говорят, даже склонен к насилию. Он не играет особой роли в Сенате, он не оратор — ему не терпится приняться за действие, слова только беспокоят его. У него, кстати, затруднения с ближайшими родственниками: в Сенате заседает и его старший брат, но он с ним даже не разговаривает. Говорят, что они не поделили наследство. Он считает, что его обманывают, и даже не столько семья, сколько Рок.

— Идеальный кандидат для революции. Если и не очарователен, то, по крайней мере, в своем уме.

— Тем не менее он убеждает некоторых. Он взывает к тем молодым людям из знатных семей, кто, как и он, ненавидит риторику, медленный ход политической жизни, кто чувствует себя обойденным оптиматом и у кого нет денег для карьеры, а добраться до власти тем не менее хочется.

Я подобрал веточку и принялся чертить на песке разные линии.

— Это самые главные заговорщики?

— Да. Лентул из-за своей настойчивости, а Кетег — из-за пыла и стремления победить.

— Это — «ноги», как ты выразился, — сказал я и начертил две линии. — А Катилина — голова. Но между головой и ногами должно быть тело. Не говоря уже о руках, пальцах, стопах…

— Мне казалось, что ты устал от метафор, связанных с организмом.

Я пожал плечами.

— Мне казалось, что я и слышать ни о ком не желаю, но тем не менее прошу тебя продолжать.

— Хорошо, тело — римский народ, конечно же. Если Катилина убедит его следовать за ним, если Лентул и Кетег помогут ему осуществить этот план, тогда тело и в самом деле найдется. А что касается рук — так это те, кто постоянно общается с Катилиной и его друзьями — сенаторы, всадники, люди, которые некогда были богачами и надеются стать ими опять, люди, которые и сейчас богаты, но надеются стать еще богаче; обычные рядовые граждане и свободные. Некоторых привлекает сама опасность предприятия, им скучно сидеть без дела, а иным нравится Катилина. Мне кажется, среди них есть и идеалисты, которым не терпится переделать мир. Им кажется, что они могут изменить положение дел.

— Экон, ты устал, как и твой отец, и заговариваешься. Они на самом деле могут изменить положение дел, только вот никто не знает, в худшую или лучшую сторону. Назови мне имена, Экон!

Он довольно долго всех их перечислял. Некоторые имена были мне знакомы, другие нет.

— Но ты ведь знаешь, кто такие Публий и Сервий Сулла?

— Внуки диктатора?

— Совершенно верно.

— Как низко падают высоко вознесшиеся, — сказал я, цитируя восточную поговорку Вифании.

— Связь с Суллой заходит довольно глубоко. Среди приверженцев Катилины сеть старые ветераны диктатора, поселившиеся в северных областях. Многие из них жалуются на тяжелые времена, их гнетет ярмо сельской жизни, так сказать, они вспоминают походы на Восток и участие в гражданских войнах. Когда-то перед ними склонялся весь мир, а теперь им самим приходится стоять по колено в грязи и навозе. Им кажется, что Рим не заплатил им как следует. Теперь же, когда их ставленник Катилина и во второй раз не прошел в консулы, они могут решиться на борьбу. В сараях они отыскивают старое оружие; чистят свои панцири и наколенники, затачивают мечи, прилаживают новые наконечники к копьям…

— Но разве могут старые ветераны причинить большой урон? Ведь их панцири покрылись ржавчиной, не говоря уже о жире, покрывшем животы. Когда-то у Суллы была лучшая армия, пусть так, но с тех пор его солдаты состарились и ослабли.