Примерно ту же картину мы увидели в каждой из комнат. Не было такого уголка, который бы они не обшарили. В кухне все еще держался запах бараньей солонины. Холодильник до сих пор работал. Когда бригадир открыл дверцу, нас чуть не опрокинуло ударной волной невероятной вони. Заплесневелый мармелад, протухшее масло и обросшая толстым зеленым мехом банка с маринованными огурцами. На нижней полке красивыми рядами лежало бутылок двадцать пива.

Мы вышли во двор и осмотрели частью полуразрушенные хозяйственные постройки. Раньше мы использовали только три из них, у остальных в любой момент могла рухнуть крыша. Кое-где прибавилось вывалившихся кирпичей, перекрытия дали новые трещины, в остальном же ничего не изменилось. В сарае в прежнем порядке лежали дрова и охапки хвороста. Тут два года назад повкалывал Сачок, после чего с гордостью демонстрировал нам дровяной запас.

Когда мы открыли дверь в амбар, чуть не наткнулись на машину Файльбёка. Мы обошли ее по кругу. В щиток был вставлен ключ зажигания.

– Есть кто-нибудь? – громко спросил Бригадир.

В ответ ни звука. В отсеках, отделенных от гумна низенькой лестницей, – только клочки давно истлевшего сена и охапки старой соломы. Мы осмотрели все помещения – нигде никого. Оставалось заглянуть в подвальный тир. Дверь была прикрыта. Пузырь хотел включить свет, но лампочка не загорелась. Мы стали осторожно спускаться по узким ступеням. Зажигалки или спичек ни у кого не оказалось: курить-то мы бросили.

– Есть тут кто-нибудь? – еще раз спросил Бригадир, как только мы спустились на несколько ступенек. Вновь никакого отклика. На середине лестницы Пузырь дернул меня за рукав.

– Там свет, – шепнул он.

Чем больше наши глаза привыкали к темноте, тем отчетливее внизу, у входа в подвальный коридор, мерцал слабый огонек.

Бригадир снова подал голос:

– Есть тут кто-нибудь? Файльбёк, это ты?

И опять никто не ответил. Мы прислушивались. Тишина была гробовая. Кому же, как не мне, идти вперед и защищать других? Я стал осторожно спускаться вниз по ступеням. Знакомый запах сырой глины. Где-то в глубине темного пространства горела свеча. Из-за нагромождения ящиков из-под пива, которые мы всегда складывали ближе к выходу, ничего не было видно. Я нашел какую-то щель и глянул внутрь помещения. Свеча, должно быть, стояла где-то на полу. Сердце у меня просто грохотало. Надо было быть готовым к любой неожиданности. Возможно, на полу залегли люди из спецподразделения Резо Дорфа, и стоит мне высунуть голову, как по мне откроют огонь. Но выбора у меня не было.

Бригадир и Пузырь стояли за спиной и ждали моего следующего шага. Сделав его, я похолодел от ужаса. На глиняном полу лежал обнаженный труп Файльбёка. Рядом на нарах сидел Нижайший, он был совершенно неподвижен и закутан в одеяла. Взгляд прикован к свече, вкопанной в пол. Когда мы подошли поближе, у меня чуть не подкосились ноги. Мне бросилось в глаза, что у Файльбёка отрезан член. Он торчал изо рта. На груди – две темные, четко очерченные пулевые раны, третья зияла между глазами.

Нижайший хотел что-то сказать, но получился только гортанный, клокочущий звук. Я нагнулся к нему, рядом валялись свечные огарки. Нижайший повторил свою попытку. И еле выговорил:

– Вы должны простить Файльбёка.

Я положил руку ему на плечо и спросил:

– Ты давно здесь?

С невероятным усилием он произнес:

– Три дня в карауле у тела.

– Тебе надо поесть, – сказал я. – Пойдем, я помогу.

Я подхватил его под руки. Он с трудом встал. По одеялу соскользнул на пол пистолет. Бригадир поднял его.

Мы отвели Нижайшего на кухню и усадили на автобусное сиденье. Я начал заваривать чай. Он сказал:

– Мы должны снова принять Файльбёка в свой круг.

Все растерянно переглянулись. Я налил в какую-то посудину холодной воды и поставил остудить в нее чайник. Нижайший пил мятный чай, сперва чуть отхлебывая, потом – жадными глотками. Я только успевал подливать.

– Как нам теперь быть? – ахал Пузырь, бегая из угла в угол.

Нижайший помассировал икры, потом встал и как бы встряхнулся. Он сказал:

– С сегодняшнего дня зарубите себе на носу: меня зовут Джордж, я приехал из Ирландии, по-немецки с грехом пополам. Вы меня не знаете. Инженер познакомился со мной в закусочной и пригласил сюда. А сейчас пейте пиво. Нам предстоит не самая приятная работа.

Мы выпили по бутылке и взялись за дело. Ящики для фруктов перетащили из сарая в амбар, где еще нашлась копешка прелой соломы. Днища ящиков устлали соломой и хворостом. Затем отнесли их в подвал. Нижайший ввернул в патрон лампочку. Стало светло. Из дома забрали все топоры, тяпки и мясницкие ножи. Нижайший принес в подвал два ведра. Одно – с водой, в другом – тряпье и резиновые перчатки. Когда бензопилой нарезали груду метровых кусков горбыля, Пузырь спросил:

– А почему бы не расчленить его бензопилой прямо здесь, где лежит?

– Ну, ты даешь, – сказал Бригадир. – Мы тут так все разукрасим, что в жизни не отмоешь.

Доски мы уложили в один ряд, чтобы получился настил. Нижайший разрезал и снял одежду с трупа и рассовал ее по ящикам. Мы обступили труп, не решаясь прикоснуться к нему. Нижайший бросил нам пакет с красными резиновыми перчатками.

– Не замарайте руки об эту свинью.

– Как это понимать? – спросил Пузырь. – Ты же говорил, мы должны снова принять Файльбёка.

– Файльбёка – да, – ответил Нижайший, – но не его мерзкое тело.

Тем временем он надел резиновые перчатки, вынул у покойника член изо рта и швырнул в ящик. Мы подняли труп за руки и за ноги. Он провисал и скользил по полу. Мы опустили его на доски.

– Кто хочет пива, пусть глотнет, – сказал Нижайший.

Он взял здоровенный топор и отрубил мертвую голову. Затем раздробил череп. Вытекший мозг мы собрали совковой лопатой и вместе с осколками черепа вывалили в один из ящиков. С обезглавленным трупом мне легче было работать. Я вспорол живот и вытащил кишечник. В нос ударил жуткий смрад. Я отступил на несколько шагов, чтобы глотнуть чистого воздуха.

– Что делать с кишками? – спросил я.

Мы немного подумали.

– Если размельчить и просто утопить в сортире, – рассудил Бригадир, – их могут через неделю-другую обнаружить в выгребной яме. Заверни их в газеты и тоже брось в ящик.

Я набрал побольше воздуха в легкие и, возясь с потрохами, старался не дышать. Прежде чем разрезать прямую кишку и пищевод, мне пришлось снова зарядиться свежим воздухом. Я вырезал легкие, сердце и печень и сунул в полость тряпку, чтобы она впитала скопившуюся жидкость. Потом мне захотелось пива. Я стянул перчатки и отошел к выходу, но даже там меня преследовал запах гниющих внутренностей. От него не так просто было отделаться. Несколько дней мне чудилось, что все вокруг пахнет кишками Файльбёка.