Телефон звонит снова. Возможно, это ее мать, которой неловко за вчерашний разговор. На этот раз он звонит всего несколько раз, а потом резко умолкает, словно на том конце провода бросили трубку. Продолжая прижимать к лицу подушку, Софи пытается думать о чем-нибудь очень скучном, не затрагивающем чувства. Например, о том, как правильно заполнять налоговую декларацию. Ну-ка, проведем небольшой тест: сколько разделов в этом документе и какой там первый пункт? Что за глупости! Она помнит только, как танцевала с Кэллумом и как ее губы трепетали от ожидания, и он наклонил голову… Но почему так щиплет нижнюю губу?

Софи убирает подушку и осторожно прикасается пальцем к губам. Боже правый, вот почему у нее всю ночь щипало кожу – вылез герпес.

У нее с шестнадцати лет не было ничего подобного. Софи выбирается из кровати и ковыляет в ванную, по-прежнему в одной туфле, а там смотрится в зеркало. «Свет мой зеркальце, ответь – долго ли еще терпеть?» Прямо по центру губы́ у нее большая болячка в форме земляничины. Ее заклеймили за то, что она целовала чужого мужа. А что на голове творится: ну просто воронье гнездо. Под глазами – полумесяцы размазанной туши. Старая ведьма с герпесом, да еще вдобавок с похмелья. Она такая страшная, что даже смешно.

Смешнее всего то, что Софи действительно любит Кэллума. Это не какое-то там глупое увлечение или минутный каприз. Но они никогда не будут вместе. Софи даже не хочет, чтобы Грейс ушла от него. Просто она хочет жить в параллельном мире, где Кэллум никогда не встречал Грейс, а вместо этого еще тогда, в восьмидесятые, познакомился с Софи на концерте «Псевдоэха». У них вспыхнул роман, а потом они поженились и произвели на свет троих детей. И теперь она принимает все как само собой разумеющееся, и сидит у мужа на коленях, как на старом кресле, и они стараются как-то оживить свою сексуальную жизнь. По субботам они с детьми садятся на паром и отправляются на футбол и нетбол, а по воскресеньям работают в саду. Ей так нужна эта жизнь.

Но время упущено. Забей на это, милая.

Звенит звонок входной двери. Софи даже не удосуживается пригладить волосы. Она знает, что выглядит отвратительно – ну и пусть! Сбросив с ноги туфлю, она спускается по лестнице в измятом розовом платье феи, с отвращением щупая болячку на губе и что-то ворча себе под нос, как старая карга. Потом распахивает входную дверь.

– С добрым утром, дорогая. – Это Роза, она подстриглась. Ее волосы напоминают белую шапочку эльфа, шея кажется длиннее, а глаза – больше. Она кутается в потрясающую, богато расшитую бисером шаль из кашемира. – У тебя немного утомленный вид.

Софи говорит:

– Зато вы сегодня такая красивая.

– Я нарядилась, чтобы отпраздновать конец тайны младенца Манро. – Роза приподнимает угол шали. – Это подарок Лауры. Она вроде бы из Непала или что-то в этом роде.

Роза поворачивает голову, чтобы лучше рассмотреть ткань, и Софи вдруг осеняет:

– Не могу поверить, что никогда раньше не замечала, как вы похожи на Грейс.

Роза печально улыбается:

– Что ж, неудивительно: она моя правнучка, хотя пока об этом не знает. Подумать только! Если бы Грейс вчера умерла от анафилактического шока, то никогда бы не узнала, что я ее прабабка. Ужасно, правда? Надо было открутить Конни голову! А что у тебя с губой, милая?

Софи, придерживая дверь, пропускает Розу вперед и поясняет:

– Это герпес.

– А-а, – откликается Роза. – Надо приложить лимонный сок. Кто же мне об этом сказал? Знаю. Рик, садовник. Наверное, у него это иногда случается.

Проходя в прихожей мимо зеркала, Софи корчит себе страшную рожу.

– Как сегодня чувствует себя Грейс? – спрашивает она.

– Похоже, все обошлось. Как она нас напугала! Мы могли ее потерять. Слава богу, что появилась Лаура! Знаешь, что сегодня сделал Томас? Поехал в город и купил каждому из нас это лекарство, эпипен. Оно, между прочим, стоит целое состояние! Он и для тебя одну ампулу прихватил. Ты же знаешь Тома. Он ужасный паникер. Остальные давно уже обо всем забыли, а он все еще переживает и никак не успокоится! Да, кстати, я не говорила, что Рона вчера вечером забрали в полицию?

– Нет! А что он натворил?

– Сама толком не знаю. Вообще все это очень странно. Марджи ездила туда его вызволять. Она, оказывается, вовсе не ходила ни на какую вечеринку «Взвешенных людей». Ну и денек вчера выдался! И Псих, и Лаура, которая раньше времени приехала домой, и Грейс – господи помилуй! Энигма так рыдала, так рыдала! Ладно, Софи, иди-ка ты прими душ, а я пока приготовлю чай. Хочешь, поджарю тебе яичницу?

– Нет-нет, спасибо, садитесь, пожалуйста! Я все сделаю сама.

Софи протестующе машет руками, но Роза не обращает на нее внимания. На кухне Конни она чувствует себя как дома. Она уже достала стеклянную миску и ворчит, обнаружив яйца в холодильнике:

– Надо хранить яйца при комнатной температуре. Разве я тебе не говорила? Быстро иди в душ, тебе станет лучше. Потом мы приложим к твоему герпесу дольку лимона, и ты будешь есть яичницу, а я тем временем расскажу тебе всю историю про Элис и Джека. Понимаешь, мы собираемся сделать заявление для прессы. И я хочу, чтобы, прежде чем узнает широкая публика, об этом услышал каждый член нашей семьи.

Итак, Софи стоит под душем, подставляя лицо под упругие струи и думая о том, что Роза и ее тоже зачислила в члены своей семьи. Вытираясь полотенцем и чувствуя долетающий из кухни запах яичницы и кофе, Софи удивляется собственному легкомыслию: ну как можно с удовольствием предвкушать завтрак, если твое сердце разбито?!

Всего за полчаса тайна младенца Манро разоблачена, и перед Софи предстает незамысловатая и грустная история. Роза говорит, а кухню заливает солнечный свет, отчего глаза рассказчицы кажутся особенно голубыми и молодыми.

* * *

Конни всегда начинала повествование с бирюзового крепдешина. Она, бывало, говорила: «Наша Роза мечтала о новом платье, и вот однажды…» Но я собираюсь начать с других событий, которые произошли немного раньше, потому что теперь главная я!

Итак, шел тысяча девятьсот тридцать второй год. Как раз в том году умер Фар Лэп. Ты слышала про эту знаменитую скаковую лошадь, дорогая? Ну конечно, про нее все знают. Ах, ты видела фильм? Теперь мне не очень нравится ходить в кино. Никак не могу удобно устроиться в кресле. Да, наверное, надо брать с собой подушку. Ладно, не буду отвлекаться, а то Вероника, когда я утром ей все подробно рассказывала, просто из себя выходила, что я никак не доберусь до сути. Ее новая подружка тихонько посмеивалась. Эта Одри милая, правда? Похоже, у них особенные отношения. Ну, как бы то ни было, в тот год умер Фар Лэп. Помню, папа услышал об этом по радио и затопал ногами, утверждая, что нашего скакуна отравили американские гангстеры. Мы с Конни не придали этому значения.

В те времена на острове Скрибли-Гам было лишь два дома, обшитые сайдингом. В одном жила наша семья – мама, папа и мы с Конни, а на другом конце острова стоял дом деда и бабки. Туда можно было добраться только на лодке, потому что мы не расчищали заросли кустов.