Далее он заявил, что вставил слово «в Европе» намеренно, чтобы спасти Германию от обязательства помогать России на Дальнем Востоке. Однако Бюлов остался непоколебим. Вместо того чтобы принять ответственность за договор, он предложил подать в отставку. Вильгельм был потрясен: «Так поступает со мной друг, лучший и ближайший, какой только у меня есть, даже не приводя подобающего и сколь бы то ни было убедительного довода. Этим он нанес мне удар столь ужасный, что я совершенно убит. Вы говорите, что договор, содержащий слово „в Европе“, делает ситуацию настолько серьезной, что вы не можете взять на себя ответственность. Перед кем? Вы думаете, что можете взять на себя ответственность перед Богом за то, что покинули своего императора и хозяина, которому поклялись в верности и который одарил вас своим доверием и наградами? Вы готовы бросить свое отечество и, как я надеюсь, доверенного друга, в ситуации, которую считаете серьезной и напряженной? Нет, мой дорогой, вы не можете так поступить по отношению к нам обоим. Нас обоих призвал Бог. Он создал нас друг для друга, чтобы трудиться на благо нашего германского отечества.

Ваша ценность для меня и отечества больше сотни тысяч всех договоров мира. Я немедленно приму меры, чтобы убедить Николая убрать эти слова.

Р. S. Взываю к вашим дружеским чувствам, и чтобы я больше не слышал ни слова о вашем намерении уйти в отставку. Как только получите это письмо, телеграфируйте мне единственное – all right – и я буду знать, что вы остаетесь. А если от вас поступит официальное прошение об отставке, то наутро германского императора уже не будет в живых. Подумайте о моей бедной жене и детях».

Бюлов, конечно, согласился остаться. Но, кстати, не только у Вильгельма возникли проблемы с советниками. Когда подошло время вступления договора в силу, царь написал, что договор противоречит обязательствам России перед Францией, и, если Франция не готова к нему присоединиться, в него придется включить пункт, освобождающий Россию от обязательства помогать Германии против Франции. Вильгельм тщетно попытался настаивать, что договор Бьёрке будет противоречить франко-русским договоренностям, только если Франция зайдет так далеко, что прибегнет к наступательной войне, а этого, он уверен, не произойдет. Но русские остались на своей позиции, и кайзер написал Бюлову: «Поскольку Франция никогда не нападет на нас одна, а только вместе с Англией и при ее подстрекательстве, царь прикроется декларацией в случае войны между нами и Англией, по которой мы должны напасть на Францию. Он также станет на сторону этих двух держав, чтобы остаться верным своему союзнику. Коалиция уже существует de facto. Король Эдуард умело работает».

Вильгельм был предупрежден Бюловом о переговорах, которые, в конце концов, привели к англо-русской Антанте 1907 года, и ответил: «Рано или поздно они добьются успеха. Мы должны ответить этой группировке германо-японским союзом, поддержанным Америкой». А шестью месяцами позже он писал: «[Японская враждебность к Германии] скорее увеличится, чем уменьшится. Руководствуясь здоровым инстинктом растущего лидера желтой расы, она, когда грянет финальная великая битва между желтой и белой расами, распознает связи, объединяющие силы белой расы. В этой битве Япония возглавит китайское вторжение в Европу. Это также будет финальное сражение между христианством и буддизмом, культурой Запада и «полукультурой» Востока… Наш флот станет японцам дополнительным противником… Я точно знаю, что когда-нибудь нам придется вступить в бой не на жизнь, а на смерть с Японией».

Оба отношения появлялись в его последующих заметках.

Тем временем марокканский вопрос оставался нерешенным. Гольштейн все еще хотел поставить на карту будущее Германии, веря, что «французы станут думать о подходах к Германии, только когда увидят, что английской дружбы… недостаточно, чтобы получить согласие Германии на захват французами Марокко, и Германия хочет, чтобы ее любили ради нее самой». Осенью агенты Рувье снова передавали намеки о его готовности предложить компенсацию на прямых переговорах. Но Германия оставалась глухой к таким предложениям, которые к тому же скрывались от кайзера, который впоследствии заявил, что хотел сделать Алжирскую конференцию «началом соглашения между Францией и Германией». В конце года, накануне отставки, фон Шлиффен окончательно оформил свой план нападения на Францию через Бельгию и Голландию. Давление на Францию возросло после смены британского кабинета в декабре 1905 года, поскольку ожидалось, что либералы готовы обеспечить мир любой ценой. В январе 1906 года новый министр иностранных дел, сэр Эдвард Грей, с ведома премьер-министра, Асквита и Холдейна, дал поручение генералу Грирсону (бывшему военному атташе в Берлине). Он должен был (вместе с французской армией) спланировать отправку экспедиционных сил в случае нападения Германии на Францию. И сделать это в условиях полной секретности. Реформы, предложенные Холдейном, новым государственным секретарем по военным вопросам, сконцентрировались на снабжении этих сил. Секретность оказалась такова, что германская разведка узнала о них раньше, чем большая часть британского кабинета. Будь переговоры публичными, поднялся бы такой шум, что вполне мог их остановить. Грей счел необходимым предупредить французов, что британская свобода действий в условиях кризиса остается полной. Это, разумеется, было заблуждение. Было сформулировано не слишком определенное моральное обязательство, опасное, поскольку было более неточным, чем явное буквальное обязательство, которое министры даже не рассматривали. Урок этого эпизода заключался в том, что, хотя необходимость поддержания общественного мнения соответствующим основным вопросам внешней политики могла подвергнуть опасности демократические принципы, ситуация в перспективе может только осложниться, если правители знают лучше, чем те, кем они правят, и стараются избежать проблем неизбежными компромиссами.

В германском лагере, однако, все еще существовали разногласия относительно политической линии. Меттерних выступал против обращения к оружию, и в двух письмах Бюлову, написанных в конце года, Вильгельм дал понять, что ни при каких обстоятельствах не считает, что из-за Марокко стоит воевать. Он желал избежать Фашоды. В создавшейся ситуации было невозможно вывезти войска из Германии, потому что социалисты призывали к организации беспорядков, и жизни и имущество среднего класса надо было защитить. «Против объединенного английского и французского флота мы бессильны… Сначала обуздайте социалистов, обезглавьте их и сделайте безвредными, пусть даже утопив в крови, а уже потом думайте о войне за рубежом. Но не раньше, и ни в коем случае не и то и другое вместе». Он говорил примерно то же самое своим генералам в день Нового года, французскому генералу на маневрах и французскому дипломату, с которым познакомился во время пребывания с Эйленбургом.

Конференция, на которой так настаивали немцы, наконец прошла в Альхесирасе в январе 1906 года. Французы и британцы с самого начала не были настроены договариваться, а русские отчаянно нуждались