— Твой сволочной папаша убил Виктора и швырнул его мне под ноги, — совершенно ровным голосом произнес Коул.

Кровь бросилась мне в лицо.

— Я — не он. Ни хрена я тебе не должна, Коул Сен-Клер. Раньше я еще подумала бы, идти или не идти, но теперь катись к черту.

— Ах как это мило. Как по-взрослому. Уцепиться за какую-нибудь ерунду, изобразить возмущение, и пусть другие расхлебывают за тебя проблемы. Достойная дочка своего папочки.

Его слова задели меня за живое, поэтому я рассмеялась.

— Уж кто бы говорил. Вообще меня удивляет, что ты такой трезвый и рассудительный. Но ведь если все будет плохо, всегда можно покончить с собой.

Он бросил трубку.

Сердце у меня колотилось, щеки пылали. Вдруг ни с того ни с сего закружилась голова. Я выпрямилась и зажала рот руками. Комната выглядела в точности так же, как до его звонка.

Я запустила телефоном в стену. Когда он уже был в воздухе, мне пришла в голову запоздалая мысль, что отец убьет меня, если я его разобью, но трубка ударилась о стену, отскочила и приземлилась на полу целая и невредимая. Выглядела она точно так же, как прежде.

Ничего не изменилось. Ни-че-го.

Коул ворвался на кухню, как начиненная гвоздями бомба. Был почти час ночи, значит, через четыре с половиной часа волки начнут гибнуть.

— Облом, Ринго. Калперер не может дать задний ход.

В глазах у него сквозило что-то сумасшедшее, чего не было в голосе.

Я и не думал, что Калперер отменит охоту, но не попытаться было бы глупо.

— Изабел приедет?

К моему собственному удивлению, мой голос прозвучал совершенно обыденно, словно включили на проигрывание заранее сделанную запись, когда настоящий я потерял голос.

— Нет, — сказал Коул. И только. Всего одно слово. Выдох. Он с такой яростью распахнул холодильник, что зазвенели бутылочки с приправами в дверце. На меня дохнуло холодом. — Так что все теперь зависит от нас. Твой друг Кениг будет?

Это было бы неплохо: присутствие человека практичного, который находился по другую сторону закона и был неизмеримо меньше моего вовлечен в это эмоционально.

— Он узнал про охоту, потому что был на дежурстве. У него только в шесть утра смена заканчивается.

— Главное — оказаться в нужное время в нужном месте. — Коул одной рукой сгреб какие-то флакончики и шприцы и сгрузил все это добро на островок передо мной. Они раскатились во все стороны по прилавку. — Вот наши варианты.

У меня зазвенело в ушах.

— Их больше одного?

— Три, если быть точным, — ответил Коул и указал на первый флакон. — Это превратит в волка тебя. Это — меня. А от этого у нас обоих будут судороги.

Но на самом деле вариантов было не три. Вариант был всего один. С самого начала.

— Я должен пойти туда и найти ее.

— А все остальные?

— Сначала она.

Ничего более ужасного мне в своей жизни еще не доводилось произносить. Но любые другие слова были бы ложью. Ее единственную я помнил в своей волчьей ипостаси, когда ничего больше для меня не существовало. За нее единственную я стал бы держаться. Должен был держаться. Я спасу и остальных тоже, если смогу, но первой должна быть Грейс.

Едва ли я был очень убедителен, но Коул кивнул. Его кивок превратил слова в реальность, и теперь, когда это был план, мне стало худо. В ушах зазвенело, перед глазами замелькали мушки. Мне придется превратиться в волка. И не когда-нибудь в отдаленной перспективе. Сейчас.

— Ладно, значит, план такой. Я поеду к озеру, — сказал Коул. Теперь он командовал парадом. Он сунул в карман шприц, содержимое которого должно было превратить его в волка, и ткнул в какую-то точку на воображаемой карте в воздухе, чтобы продемонстрировать, куда мы направляемся. — Стоянка у озера Двух Островов. Там я буду тебя ждать. Тебя. Грейс. Всех, кого ты сможешь привести. Потом нам придется поскорее преодолеть открытый участок по ту сторону леса, пока не рассвело. Иначе я буду виден там как на ладони. Ты готов?

Ему пришлось повторить вопрос. Я вспоминал, как сидел в ванне с гитарой и пел «Каждое новое утро». Вспоминал Грейс в том платье. Вспоминал, как Коул сказал, что они все ко мне прислушиваются, только я не всегда с ними говорю. Вспоминал все то, что делало меня самим собой, и думал, как страшно все это терять.

Ну уж нет. Не бывать этому.

— Я готов.

Время вышло.

Перешагнув через порог дома, я аккуратно разделся и встал, дожидаясь, пока Коул выгонит из шприца все пузырьки воздуха. На улице было на удивление светло; до полнолуния оставалась еще примерно неделя, но низкие облака и туманная дымка вбирали в себя свет и рассеивали его повсюду. Из-за этого лес вокруг дома выглядел призрачным и бескрайним.

— Расскажи мне, о чем ты думаешь, — попросил Коул.

Он взял мою руку и перевернул ладонью кверху. В лунном свете рубцы на запястье казались грубыми и уродливыми.

Я думал о руке Грейс в моей руке, о Беке, корчащемся на полу в подвале, о том, как мы хоронили Виктора, и о том, как я стану человеком. А еще о том, что, быть может, где-то далеко Грейс сейчас тоже ищет меня. Я сосредоточился на мыслях, которые хотел взять с собой.

— Я — Сэм Рот. Я должен найти Грейс. И волков. И отвести их на озеро.

Коул кивнул.

— Уж пожалуйста, постарайся. Так, мне нужно попасть в вену. Стой спокойно. Повтори все еще раз. Погоди, скажи мне еще раз, где у тебя ключи, пока я не сделал укол.

Сердце у меня гулко бухало от волнения, страха и надежды.

— У меня в кармане.

Коул опустил глаза.

— Я избавился от штанов, — напомнил я. Коул посмотрел на крыльцо.

— Да, я помню. Ладно. Все, теперь стой спокойно.

— Коул, — начал я. — Если я не…

Он понял все по моему тону.

— Никаких «если не». Увидимся на той стороне. Коул провел пальцем по моей руке от шрамов до локтевого сгиба, отыскивая вену. Я закрыл глаза и почувствовал, как под кожу входит игла.

На одну секунду, на долю секунды, на крохотный осколок мгновения боль затмила все мысли. По венам разбежался жидкий огонь. Мое тело готовилось к перестройке, прокладывая новые маршруты, планируя новые кости взамен тех, что крошились сейчас в труху. Не осталось ни единой части меня, которая не подвергалась бы преобразованиям.

Я успел забыть эту муку. От нее не было спасения. В первый раз я превратился в волка, когда мне было семь. Первой меня увидела мама. Сейчас я даже не мог вспомнить, как ее звали.