Шрифт:
Интервал:
Закладка:
За стеклянной дверью виднеется пустая стоянка, окруженная грязноватыми сугробами. Ни единой машины. Даже такси нет. Ник встает и забрасывает на спину рюкзак.
– Едем автостопом, – говорит он.
Делать нечего. Я хватаю чемодан и выхожу вслед за ним на улицу. Несмотря на мои корыстные соображения минуту назад, меня вовсе не прельщает перспектива голосовать на пустой горной дороге в одиночку.
– Я никогда не ездила автостопом, – бормочу я, семеня через парковку за своим длинноногим спутником.
– В этом путешествии нам многое приходится делать в первый раз, – улыбается он через плечо.
К туристическому центру идет удобный съезд с магистрали, но автомобили проносятся мимо на высокой скорости – большей частью это мощные длинные фуры с шестнадцатью колесами или даже больше. Никто не останавливается. Каждая проносящаяся мимо машина обдает нас ледяным ветром, и я моментально промерзаю насквозь. Десять дней тому назад я изнывала от жары в Индии, и теперь апрельская стужа Канады кажется мне совершенно невыносимой.
– Ты дрожишь, – говорит мне на ухо Ник. – Встань за мной, я прикрою тебя от ветра.
– Ты слишком худосочный, чтобы защитить меня от ветра, – говорю я, но все же прячусь ему за спину.
Он с улыбкой оборачивается.
– Вообще-то, мне больше нравится слово «стройный» или «спортивного телосложения». Но учитывая, что я потерял за это путешествие не меньше пятнадцати фунтов, постараюсь не слишком обижаться.
– Я бы ни за что не обиделась, если бы меня назвали худосочной, – смеюсь я. – Наверное, это девчачье.
Доминик поправляет лямку рюкзака.
– Вот уж тебя худосочной не назовешь, – говорит он, сгорбив плечи под порывом ветра от проходящего грузовика. – Ты скорее…
– Спасибо, – ворчу я. – Скорее какая?
Выражение его лица неуловимо меняется.
– Я хотел сказать «упитанная», – говорит он, – но возможно, это звучит слишком наглядно?
Я изо всех сил стараюсь сохранить невозмутимое лицо. Меня никто в жизни не называл упитанной, и я в растерянности. Обижаться или нет? Я склоняюсь к мысли, что это слово означает «жирная», а придумали его женщины, которые обладают большим самоуважением, чем я.
– Я не против, – бормочу наконец я.
Доминик облегченно вздыхает, и его сомнительный комплимент согревает меня чуть ли не целую минуту, пока я прячусь за худосочным щитом.
За это время мимо проносится шесть фур, и каждый порыв ветра чуть не сдувает нас с дороги. Когда проносится седьмая, Доминик обреченно опускает руку.
– Кажется, я слишком черный для этого района. Тут ездят одни белые.
Я закатываю глаза и напоминаю:
– Долорес, между прочим, темнокожая.
– Поэтому и приехала, – говорит он. – И вообще, она из аборигенов. У нее кожа значительно светлее, чем у меня.
Я критически рассматриваю Доминика. Естественно, он загорел за время, проведенное в Индии и Азии.
– Какая разница? Я, между прочим, тоже загорела.
Он разражается громким смехом.
– Что смешного? Я сейчас гораздо темнее, чем обычно в это время года.
– Послушай, Роми, – спокойно говорит Доминик. – Ты меня не первый день знаешь. Неужели ты думаешь, что кто-то может спутать цвет моей кожи с загаром?
Он смотрит на часы.
– За последние пять минут мимо нас проехало шестнадцать грузовиков. Тринадцать из них замедлили ход, но не остановились. Считай сама.
– Похоже, ты прав, – вздыхаю я. – Не думала, что канадцы такие расисты.
– Теперь будешь знать, – криво усмехается он.
Я не успеваю ответить, как вдруг на дороге появляется длинная вереница грузовиков, и нам приходится отскочить в сторону: они сворачивают на стоянку.
– Может, хоть с этими повезет? – бормочу я и, подхватив чемодан, бреду назад к центру.
Снимок: Утро в Скалистых горах
Инстаграм: Роми_К [Сикамус, Канада, 25 апреля]
#Колонна #РазныеНароды
9101 ♥
Скоро мы выясняем, что колонна из грузовиков разного цвета, формы и технического состояния едет в нужном нам направлении. На бортах машин надписи: «Защитим пролив!», «Нет трубопроводам!» Вернувшись в кафе, мы подсаживаемся за стол к разговорчивому молодому мужчине с женой и маленьким ребенком. Спросив, что это за надписи, я узнаю следующее. Группа состоит из тридцати с лишним человек, а направляются они в Калгари, нефтегазовую столицу Канады, вроде нашего Хьюстона. Большинство из них – представители прибрежных аборигенных народностей, а их цель – выразить свой протест против недавнего одобрения трубопровода.
– Власти там, в Калгари, принимают решения о земле, на которой никогда не жили. Они даже не видели мест, где собираются строить свои трубопроводы, и не хотят давать нам право голоса.
– Думаете, вам удастся что-то изменить? – спрашиваю я.
Парень пожимает плечами.
– Не важно. Достучимся мы до них или нет – все равно надо попытаться, правильно?
Доминик протягивает руку и называет себя, после чего мы узнаем, что парня зовут Эрни Джордж и он принадлежит к индейскому народу салишей.
Доминик заинтригован.
– Вы все из одного индейского племени? – потрясенно спрашивает он.
– Здесь есть несколько семей из моего народа, – поморщившись, говорит Эрни, – но вообще представлены шесть коренных народов, – с гордостью отвечает он. – Когда мы собирались в путь, надеялись собрать больше людей, да только жизнь – сложная штука.
Эрни щурится на Доминика сквозь пар, поднимающийся от чашки с кофе.
– Ты американец, брат?
– А что, не видно? – улыбается Доминик.
– У нас в Канаде тоже полно и черных и полукровок, – говорит Эрни, вонзая вилку в яичницу с беконом. – Моя кузина Шанна замужем за гаитянцем, они живут в Торонто. Нет, дело не в твоей внешности, я по разговору понял. Ты говоришь «племена» и «индейцы», а мы здесь на севере больше склонны говорить о родах и народностях. Сами мы называем себя индейцами, но это наш выбор. Насколько я понимаю, у вас тоже есть такие слова, правда? Которые звучат не так уж безобидно, если их употребляют посторонние?
– Намек понял, – говорит Доминик. – Приношу свои извинения.
– В нас швыряются этими словами на протяжении многих поколений, друг, – объясняет Эрни. – Мой отец гордится своей принадлежностью к народу скомиш, как в свое время его отец. Семья моей матери происходит от народа ну-ча-нульт, который живет на острове с незапамятных времен. Наша федерация не знает границ – у нас есть братья по всему побережью. Мы живем здесь очень давно. Побережье было нашим домом испокон веков, задолго до поселенцев. Разные народы, разные голоса. И знаешь, мы – не легенда. Мы все еще живы. И хотим, чтобы с нами считались.