Я кивнула, и мать обняла меня.

– Спасибо, что сказала мне. Я знаю, что это было нелегко, – прошептала она. – Скоро Леви станет намного лучше. Сейчас он не в себе. Но он все равно твой брат. Мы должны и дальше помогать ему, продолжать любить его, и ему станет лучше.

Я решила не говорить ей о его угрозах. Если скажу ей об этом, дрожь может стать сильнее.

* * *

Когда в тот вечер я легла спать, аккуратно расставив мягкие игрушки по величине у подножия кровати, я услышала, как открылась дверь. Приподнявшись на локтях, я уставилась в темноту.

– Ты сказала маме? – спросил Леви тихим низким голосом. Я ничего не ответила. Несколько секунд спустя он прошептал: – Плохое решение, сестричка.

День Выпускника

Я не утруждаю себя стуком в дверь Руби. На несколько секунд прикладываю ладонь к стене и заглядываю внутрь.

Руби лежит на кровати в позе зародыша. Судя по тому, что я слышала через перегородку, он бил ее не по лицу. Звуки ударов были приглушенными, и то, как Руби давилась воздухом, наводит меня на мысль, что они пришлись в живот. Я осторожно вхожу в комнаты. Юбка-пачка неаккуратной мокрой грудой лежит в углу кровати. Я просаживаюсь на край постели.

– Эй, – говорю почти шепотом. Тренировочные штаны Руби закатаны до середины голеней. – Ты в порядке?

Глаза Руби открыты, но она упорно смотрит на винтажный постер с изображением Нью-Йорка. Джон подарил его ей на втором курсе, когда они ездили туда на каникулы. Это была одна из множества поездок, когда они останавливались в номерах роскошных отелей с видом на городской пейзаж. Когда-то я гадала, о чем они разговаривали, когда оставались одни…

– Я могу что-нибудь сделать? – спрашиваю. Хочу сказать «пойдем, тебе нужна помощь», но слова застревают у меня в горле. Завеса между притворством и реальностью, как всегда в присутствии Руби, истончается, и я даже не уверена, понимает ли она, почему я здесь. Слышу, как внизу закрывается дверь, и гадаю, пойдем ли мы все-таки на Бал Последнего Шанса. Сейчас это кажется совершенно неважным, еще больше, чем – прежде.

Руби приподнимается на локте и заставляет себя встать. Я делаю движение, чтобы помочь ей, но она мотает головой, подходит к столу и достает утюжок для волос.

– Что ты делаешь? – спрашиваю я.

– Готовлюсь. – Тон у нее ровный, беспечный.

– Может, тебе пойти к врачу?

– Зачем?

– Потому что Джон тебя избил, неужели неясно?

Без малейшей паузы она отвечает:

– Это пустяки.

Руби держит вилку, провод под весом утюжка раскручивается до земли, и тот клацает о деревянные половицы. Направляясь к шкафу, она вздрагивает, потом откашливается, не желая, чтобы я слышала ее боль.

– Что мне надеть сегодня? – спрашивает Руби, но голос у нее какой-то тусклый. Она открывает гардероб и достает два платья – черное, расшитое бисером, и красное, вычурного покроя. – Они такие разные… Я не могу выбрать.

– Руби, – говорю я, тщательно обдумывая слова, – ты уверена, что у тебя все в порядке с внутренними органами? Я слышала, как он тебя ударил.

– Со мной все хорошо, – отвечает она. – Нам нужно побыстрее подготовиться.

– Разве этот бал так важен? Тебе же больно.

Я не понимаю, почему она так ведет себя. Я хочу вырвать ее из этого состояния.

– Оставь это, – предупреждающим тоном произносит Руби.

От утюжка поднимается пар. Она запускает пальцы в спутанные мокрые пряди.

– Хорошо, послушай, – молящим голосом говорю я, – ты не можешь встречаться с тем, кто бьет тебя, кричит на тебя, угрожает тебе, как это делает он. Он изменил тебе с Джеммой, разве это тебя не волнует?

Руби с невероятным спокойствием смотрит на меня.

– Ты думаешь, я не знаю о его изменах?

Я молчу. Она снова смотрит на свое отражение и ловит в зеркале мой взгляд.

– Все отношения разные.

Я не думала, что все будет так.

– Ты не понимаешь, – продолжает Руби, распрямляя свои волосы утюжком. – У него было трудное детство, он ничего не может с этим поделать. Его отец влип, а потом уехал и не подавал о себе вестей. Я хочу сказать, если кто-то и может это понять, то только я. Кто знает, где сейчас моя мать? Так что я его понимаю.

Мне не жалко Джона. То, через что он прошел из-за своего отца, он мог использовать для того, чтобы стать лучше. К тому же Руби вовсе не отличалась разрушительным поведением. Ну, отличалась, но только в отношении себя самой.

– У тебя нет мамы, но ты не бьешь людей кулаками. Не думаю, что отсутствие отца его оправдывает. Ты же порвешь с ним теперь, верно? – спрашиваю я.

Она должна порвать с ним. Я подстроила все это, чтобы она могла выйти из этих отношений. Мы смотрим друг на друга ясными и сосредоточенными глазами. Она выжидает секунду, потом отводит взгляд.

– Руби, – твердо говорю я. – Руби. Нет, ты должна расстаться с ним. Его детство – не оправдание. Он, по крайней мере, должен был понимать, что поступает неправильно. Это нелепо, ты должна защищаться от подобных вещей.

– Я не могу расстаться с ним. – Голос у нее делается напряженным и смазанным.

Я подхожу к ней, выключаю утюжок и забираю его у нее из рук. Потом становлюсь прямо перед ней, чтобы она не могла отвернуться.

– Все просто, – говорю я. – Ты спускаешься вниз, говоришь ему, что все кончено, потом поднимаешься обратно наверх и продолжаешь жить дальше собственной жизнью. Я тебе помогу.

– У тебя все только черное и белое, – произносит Руби, снова садясь на кровать. – Ты такая правильная… Ты следуешь списку правил и точно знаешь, как им следовать. Не могу сказать наверняка, но не все остальные должны следовать тем же правилам. Это не твоя жизнь, М. Это моя жизнь.

– Почему ты вообще хочешь остаться с ним? Он ужасно обходится с тобой. И ты это понимаешь, не можешь не понимать.

Руби вздыхает. Она устала и обижена. Она не смотрит мне в глаза.

– Расскажи мне. Объясни. Тебе нужно рассказать мне все, – говорю я.

Руби хмурится.

– Ладно. Хорошо. У меня нет денег, в отличие от тебя, или Джеммы, или Халеда, или Макса… или Джона. Я могу учиться в Хоторне только благодаря стипендии за футбол. Ты это знаешь, верно?

– Да. – Я не понимаю, какое отношение это имеет к Джону. – Но твой отец – преподаватель, это очень хорошая работа. И вообще, никому нет до этого дела. Денежный вопрос не так уж важен.

– Именно поэтому ты не понимаешь.

Я молчу. Она продолжает:

– Тебе не нужны деньги. Твои родители платят за все. Но мне нужны. Потому это имеет значение.