по поручению Фесслера переводил на французский язык ритуалы для приема Сперанского. При посвящении Сперанского якобы присутствовали сам Фесслер, профессор Гауеншильд, профессор Лоди, Дерябин, Ренненкампф, Розенкампф, еще один масон и служащий брат. В свою очередь профессор Гауеншильд[353] в записке о деятельности М. М. Сперанского рассказывает, что Сперанский лелеял мысль преобразовать русское духовенство путем масонской ложи. Он полагал основать масонскую ложу и обязать наиболее способных из духовенства принимать участие в ее работах.

Новый ритуал для ложи Сперанского составлял Фесслер, а Гауеншильд его перевел на французский язык; наконец в июне 1810 года состоялось заседание ложи, где читан был новый ритуал. Кроме Сперанского, Фесслера и Гауеншильда, присутствовали еще Магницкий, Пезаровиус и барон Розенкампф.

Любопытно, что вокруг имени Сперанского и Фесслера свидетельства разных современников группируют все те же лица. Магницкий в доносе императору Николаю I отмечает образование ложи Фесслером и участие в ней Сперанского, его самого и некоторых лиц, указанных выше. Имена Сперанского, Фесслера, Магницкого и других указываются в списке членов иллюминатской ложи, сообщенном императору Александру и найденном в кабинете государя после его кончины.

Сам Сперанский в подписке, данной в 1822 году после запрещения масонства, упоминает, что в 1810 году был посвящен с ведома правительства в масонское братство под руководством известного доктора Фесслера.

В ложе Фесслера мы находим, кроме Сперанского, и других членов ложи Грабянки; они равно увлекались экзальтацией, идеальным христианством, крайним мистицизмом и свободомыслием, даже политическим вольнодумством.

Таким образом, к 1810 году круг адептов вольнокаменщического братства сильно увеличился, деятельность его стала известной широким кругам общества и возбудила толки; проповедь масонства в различных формах такими людьми, как А. Ф. Лабзин, И. В. Лопухин, И. А. Поздеев, М. И. Невзоров, И. А. Фесслер, не могла оставаться незамеченной, и правительство почло своевременным обратиться к руководителям масонского общества через посредство министра полиции для затребования масонских актов, законоположений и обрядников.

Чрезвычайно знаменательно, что к этому же времени на пост министра полиции назначен был масон А. Д. Балашов, генерал-лейтенант, генерал-адъютант, член ложи Соединенных друзей, сильно увлекавшийся масонством и посвященный в высокие степени. При таком посреднике масоны могли рассчитывать на благоприятный исход предположенного обследования. Назначение Балашова состоялось 28 марта 1810 года, а в августе он обратился к начальникам-масонам с письмом, в котором причина вмешательства правительства в масонские дела изъяснялась так: «Начальникам существующих здесь масонских обществ известно, что правительство, зная их существование, не полагало никаких препятствий их собраниям. С своей стороны и общества сии заслуживают ту справедливость, что доселе не подавали они ни малейшего повода к какому-либо на них притязанию. Но неосторожностью некоторых членов, взаимными лож состязаниями и некоторою поспешностью к расширению их новыми и непрестанными принятиями бытие сих обществ слишком огласилось. Из тайных они стали почти явными и тем подали повод невежеству или злонамеренности к разным на них нареканиям. В сем положении вещей и дабы положить преграду сим толкованиям, правительство признало нужным войти подробнее в правила сих обществ и удостовериться в тех основаниях, на коих они могут быть терпимы или покровительствуемы…»

Четверо управляющих петербургскими ложами были, кроме того, призваны к министру полиции, который от имени государя спросил их, желают ли они, чтобы вольнокаменщическое братство было под покровительством правительства, или желание их удовольствуется, если оно будет только терпимо. Покровительство может быть даровано лишь при полном подчинении министру полиции, если же они желают ограничить свою подчиненность доставлением одних только сведений о деятельности своих лож – они будут «терпимы».

Выбор управляющих ложами остановился на втором предложении, и они представили на просмотр и разрешение акты.

Интересно, что А. Ф. Лабзин актов своей ложи не представлял, а И. В. Бёбер не представил актов высоких степеней шведского обряда, ограничившись обрядами иоанновских лож. На время просмотра бумаг особо назначенным от правительства комитетом, в который между прочим входил и М. М. Сперанский, повелено было приостановить прием новых членов; однако другие работы в ложах продолжались. Просмотренные комитетом масонские законоположения и обрядники были возвращены И. В. Бёберу, и вместе с тем дано разрешение ложам шведской системы производить работы, но с обязательством ежемесячно представлять правительству через посредство министра полиции[354] краткие отчеты о всем происходящем в ложах.

Выдача разрешения ложам французской системы несколько замедлилась, невзирая на удостоверения А. А. Жеребцова и графа М. Ю. Виельгорского, что все занятия в их ложах ограничиваются выполнением церемониалов и благотворением страждущему человечеству.

Промедление в отношении ложи Соединенных друзей и Палестины тем более вызывает удивление, что А. Д. Балашов принадлежал к составу этих лож и, посвященный в высшие степени, был хорошо осведомлен об их «предмете». Сомнения, следовательно, явились в комитете, который имел большее значение в данном случае, нежели министр полиции.

М. М. Сперанскому и другим неизвестным нам пока членам комитета более по душе пришлась шведская система, нежели французская, в коей усмотрен был дух вольномыслия, а потому рождались опасения за будущее, когда управление ложами могло перейти в руки «нетвердые» или «неверные».

8 октября 1811 года ложа Палестины, все еще не получившая разрешения работать, обратилась с письмом уже к графу А. К. Разумовскому как министру народного просвещения с ходатайством о возвращении актов и о разрешении возобновить приемы новых членов, приостановленные в течение года. Тогда, наконец, воспоследовало давно жданное разрешение, однако оно было такого рода, что в случае каких-либо недоразумений ложи могли быть закрыты, как это выяснялось из проекта постановления о масонских ложах, одновременно сообщенного управляющим мастерам.

Проект был составлен главным образом на основании положений прусского короля Фридриха Вильгельма III от 20 октября 1798 года против тайных обществ – конечно, с изменениями соответственно обстоятельствам, бывшим тогда в России. Предполагалось воспретить: 1) те общества и собратства, коих «главные или побочные занятия состоят в том, чтобы с какою бы то ни было целью рассуждать» о предполагаемых в государственном правлении переменах или о средствах, коими могут быть осуществлены эти перемены, или о мерах, уже предпринятых с этой целью; 2) в коих «безвестным начальникам обещают послушание клятвою, или поднятием руки словесно, письменно или каким бы то ни было образом; 3) в коих известным начальникам обещают неограниченное послушание, не исключая даже всего относящегося к государству и нравственности; 4) кои требуют обета молчания относительно тайн, открываемых сочленам; 5) кои имеют тайную цель или которые для достижения известной цели употребляют тайные средства или сокровенные таинственные иероглифические формы»[355].

В начале проекта помещены постановления полицейского устава, изданного при императрице Екатерине II 8 апреля 1782 года, относительно охраны управой благочиния «законом утвержденных» обществ, товариществ, братств или подобных установлений; не утвержденные законом признаются «за действительные», а если они приносят «вред, ущерб или убыток» всеобщему благу или вовсе лишены какой-либо