Я вновь рефлекторно открыла ящик — и с досадой его захлопнула.

Тилвас широко зевнул и сел на пол, выложенный лимонно-серыми мраморными плитами.

— Волнуешься перед ритуалом? — спросил он без тени насмешки.

— Да.

— Я схожу и куплю тебе мюсли.

— Не надо.

Я поморщилась, недовольная собственными капризами. Потом налила вчерашний кофе в две кружки, подхватила другую еду — не такую приятную, но тоже подходящую для внеурочного завтрака, так и быть, — и пошла обратно в гостиную.

Комната все еще хранила тепло наших снов. Догорел огонь в камине, опустели чашки. Сквозь приоткрытую дверь в спальню было видно, как Галаса Дарети тщательно заправила за собой кровать, прежде чем уйти в город — ей нужно было найти ингредиенты, которые потребуются нам в борьбе с Циго Лорчем. На диване, на котором спал Мокки — он тоже ушел, раздобыть сведения о расписании и местонахождении сенатора, — была уютная ямка по форме вора.

Галаса и Мокки сказали, что вернутся к рассвету. Их миссии требовали не так много времени, но время нужно было нам с Тилвасом.

Ритуал.

Мы были настроены оптимистично, но на самом деле никто из нас не знал, каков будет исход. Ребята ушли еще до того, как Тилвас проснулся. И я видела, как Галаса нежно погладила спящего артефактора по голове на прощанье. А Мокки долго стоял над ним, сложив руки на груди и глядя, не мигая — жутковато! — а потом что-то прошипел и отвернулся так резко, будто Тилвас его оскорблял самим фактом своего существования.

О том, что я тоже потенциально могу умереть, если не доведу Танец Ритуала до конца, наши спутники не знали. И хвала небу, пожалуй.

Мы с Тилвасом сидели за низким столиком, в середине которого стояла фигурка пэйярту и лежал Артефакт Объединения. Я остервенело грызла рыбные чипсы, глядя в стол, мысленно повторяя шаги. Тилвас, пивший кофе, выглядел пугающе спокойным. Для ритуала мы решили спуститься в подвал Убежища — там была большая пустая комната. Я так и не поняла, для чего она нужна была Братству Скользких. Мокки предположил, что она сигнализировала об их полной воровской несостоятельности: наверняка они предполагали, что это будет трофейный зал, но трофеев недосчитались.

Я поставила будильник на полночь. В полночь мы спустимся, и начнется. До полуночи можно жить спокойно.

Очень спокойно, ага. Вдох на четыре, выдох на восемь.

Рас-слаб-ля-ем-ся…

В напряженной тишине было слышно, как под потолком летает комар. Я, как могла, заглушала его жеванием.

— Джерри, — сказал Тилвас.

Я перестала хрустеть и подняла взгляд на артефактора. В его темно-синих глазах было сочувствие. Много сочувствия. Мне это не понравилось, я физически ощутила, как внутри все протестует. Он думает, что я не справлюсь? Он боится за меня? Или за себя, а сочувствует за компанию? Или просто натянул физиономию наугад?

— Я планировал сказать это потом, но, с учетом всех рисков ритуала, лучше все-таки сейчас, — помедлив, протянул артефактор.

Если он снова скажет, что я ему нравлюсь, я разобью голову о ближайшую стену. Его голову. А потом свою.

Я и так не знаю, как пережить этот вечер. Я умею нести ответственность за себя, но мне страшно не суметь помочь другому человеку. Симпатия… Еще сильнее все усложняет. Я пытаюсь забыть о ней. Я пытаюсь быть отстраненной, отнестись к тебе, как к кому-то чужому, а к ритуалу — как к обычной игре на театральной сцене, ты что, не видишь, Талвани, что здесь чувства будут лишними? Или тебе просто нравятся игры чужими эмоциями, гурхов лис?

За считанные мгновения я довела себя до той стадии, что была готова жестоко рявкнуть на него, едва он произнесет хоть что-то галантное. Но Тилвас сказал совсем не то, что я ожидала.

— Я придумал, что можно сделать со схемой на твоей спине. Но идея тебя не порадует.

Вот как. Фух. В некотором роде — облегчение.

— Содрать с нее вообще всю кожу? — предположила я, протягивая руку за новой чипсиной. — Я уже думала об этом, и я не против, если это поможет.

Тилвас, кажется, был слегка ошарашен моей бесчувственностью.

— Это не поможет, — мотнув головой, наконец признал он.

Сердце у меня сжалось. Я упрямо взяла еще чипсов. Говорят, 80% людей заедает стресс. Оказалось, со мной тоже работает эта тактика.

— Схема уже внутри, энергетический путь создан. Но я могу, наоборот, дополнить его новыми надрезами.

— М-м-м, больше пыток!...

Никогда не знаешь, насколько ты на взводе, пока не заговоришь вслух.

— Это не лишит формулу силы, — упрямо продолжил Тилвас. — Я не могу ее деактивировать — никто не может, Джерри. И да, я уверен, что мы ликвидируем горфуса до того, как случится что-то плохое. Я лично приложу к этому все силы. Но если все-таки так случится, что враг… захватит твое тело, дополнительные надрезы сделают так, что твое сознание не умрет.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Я смяла пустой пакетик.

— В смысле?

— Как рёххи в случае орденского подселения становятся зрителями в людях, так ты будешь зрителем внутри себя.

Я осмыслила. Я сузила глаза.

— О, зашибись. То есть в случае чего я буду видеть все, что этот урод делает со мной? Как живет во мне и так далее? Ты правда считаешь, что это хорошая мысль, Тилвас?

— Да, — твердо сказал Талвани, не реагируя на мои стервозные нотки. — Потому что пока ты жив, есть надежда и есть возможность все изменить. Тебе ли не знать, Джерри? Тюрьма в своей голове лучше смерти в мире. Это оставит тебе шанс на дальнейшую борьбу.

Не так-то приятно слышать, что волшебной таблетки не существует. Не то что бы я надеялась, но…

— Ты можешь отказаться, конечно, — помолчав, сказал Тилвас. — Можем ничего не менять в этой схеме.

— И тогда, если вдруг у нас ничего не получится, и горфус с какой-то радости в меня вселится, я умру, верно?

— Да.

— А мое тело останется его телом, так?

— Да.

— И он будет свободно делать с ним что угодно. Любые злодейства моими руками?