– Что я могу сделать? – спрашивает Мария, глядя вслед матери. – Как я должна поступить?

Ей всего пятнадцать, она ничего не может сделать.

– Мы должны повиноваться королю, – отвечаю я. – Как поступит и ваша матушка. Она будет ему послушна.

– Она никогда не согласится на развод! – срывается на меня Мария.

Она говорит на повышенных тонах, лицо ее искажено.

– Она будет ему послушна во всем, что позволит ее совесть, – поправляюсь я.

Ричмондский дворец, к западу от Лондона, лето 1531 года

Мы возвращаемся домой, и едва за нами закрывается дверь в спальню Марии, я чувствую, что скоро разразится буря. Всю дорогу домой, в королевской барке, пока народ приветствовал ее с берега реки, Мария держалась с достоинством и спокойно. Она восседала на золотом троне на корме, кивая направо и налево. Когда ей кричали «ура» лодочники, она поднимала руку; когда жены рыбаков с причала в Ламбете выкрикивали: «Бог благослови вас, принцесса, и вашу матушку королеву», – она слегка склоняла голову, чтобы дать понять, что слышит их, но ничем не обозначить неверности отцу. Она держалась, словно марионетка на тугих проволочках, но когда мы добираемся домой и за нами закрывается дверь, она рушится, словно все нити разом перерезали.

Она оседает на пол в бурных рыданиях, ее не утешить и не унять. У нее течет из глаз и из носа, ее рыдания превращаются в рвотные позывы, и она выблевывает свое горе, а я приношу миску и глажу ее по согнутой спине, но она все равно не успокаивается. Ее снова тошнит, но выходит лишь желчь.

– Хватит, – говорю я. – Прекратите, Мария, довольно.

Она всегда слушалась меня прежде, но сейчас я вижу, что она не может остановиться, словно разрыв родителей раздирает ее на части, она давится, кашляет и всхлипывает еще какое-то время, будто готова выплюнуть легкие и сердце.

– Хватит, Мария, – повторяю я. – Хватит плакать.

Я не верю, что она меня вообще слышит, она выворачивается наизнанку, словно она предатель, которого потрошат, она давится слезами, желчью и мокротой, продолжая рыдать.

Я поднимаю ее с пола и заворачиваю в шаль, так туго, словно пеленаю младенца, я хочу, чтобы она почувствовала, что ее обнимают, хотя мать не может ее обнять, а отец дал ей упасть. Я стягиваю шарфы вокруг ее вздрагивающего живота, она отворачивается от меня и хватает воздух, пока я натягиваю ткань вокруг ее тела и плотно ее заворачиваю. Я кладу ее на кровать, на спину, обняв за худые плечи, но ее рот все равно распахивается от непрекращающихся всхлипов, и горе все равно сотрясает ее. Я укачиваю ее, как спеленутого ребенка, я вытираю слезы, льющиеся из ее красных опухших глаз, вытираю ей нос, промокаю слюну, текущую изо рта.

– Шшш, – ласково говорю я. – Шшш, тише, малышка Мария, тише.

Снаружи темнеет, всхлипы Марии становятся тише, она вдыхает, икает от горя и снова вдыхает. Я кладу руку ей на лоб, она горит, и думаю, что эти двое чуть не убили свое единственное дитя. В эту долгую ночь, когда Мария, наплакавшись, засыпает, а потом просыпается и снова плачет, словно не может поверить, что ее отец оставил ее мать, что они оба ее покинули, я забываю, что правда на стороне Катерины, что она исполняет волю Господа, что она поклялась быть королевой Англии и что Бог призвал ее на это место, как зовет тех, кого любит. Я забываю, что моя ласточка Мария – принцесса и не должна забывать свое имя, что Господь и ее призвал; что грешно будет отказать ей в троне, так же грешно, как отказать в праве жить. Я просто думаю, что это дитя, эта пятнадцатилетняя девочка, платит страшной ценой за войну своих родителей; и что лучше бы для нее, как и для меня, было вовсе отказаться от своего королевского имени и претензий на корону.

Двор раскалывается и разделяется, как страна, готовящаяся к войне. Некоторых приглашают в разъезды короля по охотничьим угодьям Англии, целый день ездить верхом и веселиться всю ночь. Некоторые остаются с королевой в Море, где она держит хороший дом и большой двор. Многие ускользают в собственные дома и земли, молясь о том, чтобы их не заставили выбирать, королю служить или королеве.

Монтегю ездит с королем, его место подле короля, но он навсегда предан королеве. Джеффри возвращается домой в Сассекс, к жене в Лордингтон, она рожает их первенца. Его называют Артуром, в честь брата, которого Джеффри любил сильнее всех. Джеффри тут же пишет мне, прося содержание для сына. У этого молодого человека деньги в карманах не держатся, смеюсь я при мысли о его аристократических излишествах. Он слишком щедр с друзьями, он ведет дом на слишком широкую ногу. Я знаю, что должна бы ему отказать; но не могу. К тому же он подарил семье еще одного мальчика, а это бесценный дар.

Мы с принцессой Марией остаемся в Ричмондском дворце, она по-прежнему надеется, что ей позволят присоединиться к матери, пишет осторожные, исполненные любви и участия письма отцу, лишь изредка получая в ответ краткие каракули.

Увидев из окна ее зала аудиенций полдюжины всадников на дороге, ведущей к дворцу, я решаю, что это вести от короля. Я жду у дверей зала аудиенций, чтобы принесли письмо. Я сама отнесу его принцессе, когда она вернется из домашней часовни. Теперь я уже боюсь того, какие вести она прочтет.

Но не королевский гонец, а старый Том Дарси медленно поднимается по лестнице, держась за поясницу, пока не видит меня; тут он распрямляется и кланяется.

– Ваша Милость! – удивленно говорю я.

– Маргарет Поул, графиня! – отвечает он, протягивая руки, чтобы я могла подойти и поцеловать его в щеку. – Хорошо выглядите.

– У меня все хорошо, – отвечаю я.

Он бросает взгляд на закрытую дверь зала аудиенций и вскидывает косматую бровь.

– Не слишком, – коротко говорю я.

– Как бы то ни было, я приехал вас повидать, – отвечает он.

Я провожаю его в свои личные покои. Мои дамы в часовне с принцессой, мы одни в красивой, залитой солнцем комнате.

– Могу я предложить вам питье? – спрашиваю я. – Или еды?

Он качает головой.

– Я надеюсь, что никто не заметит ни моего прихода, ни ухода, – говорит он. – Если кто-нибудь спросит вас, зачем я приходил, можете сказать, что я заглянул по дороге в Лондон выразить почтение принцессе, но уехал, так и не повидав ее, потому что…

– Ей нехорошо, – говорю я.

– Больна?

– В печали.

Он кивает.

– Неудивительно. Я приехал к вам поговорить о ее матери, королеве, и о ней самой, о бедной девушке.

Я жду.

– На следующем заседании парламента, после Рождества, вопрос о браке короля попытаются решить силами Англии, без участия Папы. Парламент будут просить о поддержке.

Лорд Дарси видит, как я слегка киваю.

– Они собираются аннулировать брак и лишить принцессу наследства, – тихо произносит Дарси. – Я сказал Норфолку, что не могу просто стоять и смотреть, как такое совершается. Он велел мне помалкивать. Мне нужны сторонники, если я выступлю.