выходу, приглашая следовать за ним. Они вышли во двор, тишину ночи прорезали далекие отзвуки выстрелов, эхом разносившиеся по горам.

Где-то левее от них, шел бой. Посмотрев в сторону Умудлы, полковник понял, что отряды 123 полка уже вступили в перестрелку с десантом. Надо было торопиться.

— Вот что, Юсиф, слушай меня внимательно и вопросов не задавай. Завтра, продукты не раздавать, скажешь старшинам, что подвезут после обеда, пусть накормят своих солдат имеющимися запасами. Сам соберешь остатки продуктов в мешки и к 10 часам доложишь, что у нас имеется в наличии. Понял?

— Так точно, товарищ полковник. Только это, у старшин уже двое суток как ничего не осталось. Они мне сегодня уже докладывали. А у нас я и так знаю. Хлеба нет, картошки осталось 52 кг, да вермишель 30 кг, есть еще жир. Вот и все. На 350 солдат и офицеров.

— Юсиф, я прошу тебя никому ничего не выдавать. Это приказ.

— Товарищ полковник, голос Мирзоева дрожал, — значит, мы в окружении, да? Продуктов уже пять суток как не подвозят.

— Ты это, брось панику разводить, — полковник повысил голос, — тебе говорят, — продукты не выдавать, все, и точка. Остальное узнаешь потом. В 10 утра ко мне в штабную машину с докладом: — сколько у нас машин, в каком состоянии и сколько на каждом имеется горючего. Ясно?

— Так точно, товарищ полковник.

— А теперь отдыхать.

— Да вот еще что, там Нестеренко докладывал, что в одном из домов в подвале укрылись курсанты, они больные, среди них есть и лейтенант, завтра всех их надо переправить сюда в твой подвал. Прими меры.

Полковник протянул руку Мирзоеву и крепко пожал ее.

— Можно один вопрос, Юсиф не выпускал руку полковника, — там стрельба идет, там Умудлу, скажи по — братски, надежда есть?

— Юсиф, только у мертвых больше не бывает надежд, а мы с тобой еще живы. Он дружески похлопал его по плечу, освещая себе путь фонариком, пошел в сторону штабной машины.

В горах уж занимался рассвет, а здесь в развалинах Атерка, еще стояла темень, вперемешку с густым туманом. Около машины его встретил радист.

— Товарищ полковник, я искал вас, чтобы доложить, что связь с «Седым» (Начальник ГШ) оборвалась. Фаталиев пытался выйти через «Первого», но там тоже нет связи.

— Хорошо, солдат, передайте Фаталиеву, пусть к 10 часам вызовет на совещание всех командиров подразделений и тех, кто их замещает.

Полковник поднялся в штабную машину, где спали офицеры, и хотел прилечь. Но открылось окошко радиста, и заспанный Фаталиев протянул наушники.

— Докладывает «Чапар». Полковник взял протянутую трубку рации и услышал взволнованный голос Алиева.

— «Чайка», я «Чапар», противник ведет интенсивный обстрел высоты 999, танки противника стоят и ведут огонь прямой наводкой, несу потери. Прошу поддержать огнем артиллерии. Я «Чапар», прием.

— Слушай внимательно «Чапар», помощь будет, держаться, высоту не сдавать. С рассветом помогу артиллерией, я «Чайка», как понял, прием?

Полковник на минуту представил себе, что может твориться там, на высоте, где одними автоматами солдаты должны были противостоять огню танков. Но другого выхода не было, нужно было продержаться до рассвета. Приказав Фаталиеву передавать на каждый запрос только такой ответ, полковник достал карту и стал внимательно изучать обстановку, намечая на утро противодействия противнику. Периодически он интересовался обстановкой. Но кроме обстрелов высот, противник активных действий не предпринимал. Он приказал уточнить обстановку у «Камы».

Сонный голос радиста «Камы» сообщил, что майор Мамедов пытался доложить «Чайке», что часть десанта уничтожена, а остальная часть рассеяна по горам. Берег контролируется подразделениями 123 полка. Успокоившись, он сосредоточился на анализе обстановки. Чем больше он изучал карту, проводил различные расчеты, тем больше убеждался в правильности задуманного плана.

От выкуренных сигарет разболелась голова. Боль не позволяла сосредоточиться, в висках стучала кровь, подступала тошнота. Чтобы немного проветриться, он приоткрыл дверь штабного салона. Светало. На горизонте загоралась заря. Холодный горный воздух наполнил легкие, придавал бодрости. Полковник прислушался и сразу не смог понять, что его насторожило.

Тишина — она испугала и оглушила его. Что-то зловещее было в этой тишине. Он спрыгнул на землю, зачерпнул горсть хрустального снега и стал интенсивно тереть лицо, прогоняя сон. Достав из кармана носовой платок, он хотел вытереться, но увидев, в каком он состоянии, отказался от своей затеи. Смахнув капельки воды, повернулся лицом к ветру и закрыл глаза, давая ветру высушить влагу. Легкий морозец, пощипал уши, обхватил петлей шею и проскользнул за воротник куртки. Постояв на ветру, полковник почувствовал, что начинает замерзать. Сделав над собой усилие, он трусцой стал бегать вокруг машины, наполовину занесенной снегом.

— Надо Фаталиеву приказать откопать ее и переместить в другое место, наверняка армяне уже засекли своими пеленгаторами ее и непременно нанесут по ней удар с началом наступления, — пробегая очередной круг вокруг машины, решил он. Постепенно тело стало согреваться, мышцы стряхнули усталость и стали наливаться силой. Он пошел пешком, успокаивая биение сердца и дыхания. Полковник остановился перед дверью, и стал делать приседание. Закончив зарядку, он открыл дверь в салон штабной машины, Взявшись за поручни, он одним ловким прыжком, запрыгнул вовнутрь, где спали Нестеренко и Садиев.

— Давайте просыпайтесь, господа, весело сказал он, обращаясь к офицерам. Те спокойно откинули бушлаты, которым укрывались и одновременно сели на топчаны.

— Что-нибудь новое есть, командир? — спросил Садиев, надевая ботинки. Полковник оставил вопрос без ответа.

— В 10 часов назначено совещание командиров. Надеюсь, они доложат нам реальную картину на своих направлениях, а пока попросим Фаталиева, может он даст нам по стакану чая. Офицеры чтобы привести себя в порядок вышли из машины. Не успел полковник расслабиться и подготовиться к предстоящему совещанию, пришел водитель, с которым полковник и Нестеренко приехали в Атерк.

— Товарищ полковник, разрешите обратиться? — спросил он, приложив руку к головному убору. Весь его вид в течение, каких-то двух дней, изменился до неузнаваемости. Глаза его уже не горели, как прежде, все лицо было перепачкано сажей от костра, наверно, не умывался и не брился в течение последних суток. Бушлат на нем был весь помятый, ботинки на ногах размякли и были в грязи.

— Проходи, садись солдат, и рассказывай. Как живешь — можешь? Тяжела, наверно, жизнь солдата, если она так тебя согнула, — спросил полковник, улыбаясь.

— Товарищ полковник, — начал он робко, — вторые сутки продуктов не дают, вот и сегодня сержант сказал, что со складов ничего не дали. Солдаты в окопах едят только то, что могут отыскать в подвалах разрушенных домов. Вот я и пришел спросить вас, когда мы возвращаемся, а то сил больше нет. Солдат стоял, опустив