– Есть.

Вечер накрывал ущелье туманом и морозцем. Ясно же, Маррада была ещё безумнее, чем Бритц. Конечно, она ни в чём не признается, а если даже и осмелится, что с того? Убийца ведь я. Первой мыслью было найти Ёрля и всё ему рассказать. Но мне стало стыдно за эту мысль. Зерно правды проклюнулось в словах Маррады. Я желала смерти Кайнорту Бритцу. Вынашивала месть долгие месяцы, убить его собственными руками стало пределом мечтаний.

Игла блестела на ладони. Кощунством показалось отступить, даже не примерив этот сценарий. Если повернуть назад, как скоро придётся пожалеть? Уверена, уже через мгновение. Пожалеть если не об убийстве, то хотя бы о том, что не полюбовалась, как заклятый враг утонет в собственной крови.

В потёмках шатра пахло железом и лекарствами. Над Крусом уже взвился плотный синий кокон. В другом конце на спальнике лежал Кайнорт. Сжав иглу в мокрой ладони, я приблизилась. Эзер был весь бледно-серый, как собственный призрак. И дышал всё так же часто, с сухими хрипами. Чем дольше я слушала, тем сильней мне самой не хватало воздуха. И кольнуло в виске при виде синих вздувшихся вен на шее Бритца. Но как же так? Ведь я пришла насладиться его страданием. Получить удовольствие от перекатов крови в его горле. Мокрые ресницы дрожали на полуприкрытых веках, и у меня почему-то тоже заслезились глаза.

«Вот-вот умрёт…», – повторяла я, подавляя тошноту. – «Скоро. Потерпи. Смотри, этого ты ждала так долго».

Хрипы умолкли, и в горле Кайнорта что-то хлюпнуло. Затем ещё. Он вздрогнул и на моих глазах стал синеть. Вены напряглись. Кровь душила его, топила, убивала.

«Если даже не воткну иглу, пусть хоть раз подохнет за всё, что сделал!»

Нет. Нет, катись всё нахрен! Я бросилась на пол рядом со спальником Бритца и с трудом повернула его на бок, к себе на колени. Он откашлял целый стакан крови, сжал мне руку и вдохнул. Какой он был горячий, просто печка.

– Дыши ещё, злодей… ну, пожалуйста… всё хорошо,… – я гладила его по  спине, отводила светлые волосы с мокрого лба. – Ненавижу тебя.

Кайнорт вдохнул ещё. Потом я вернула его на место, уже не синего, но ещё в бессознательном напряжении. Я была вся в его крови…

…когда в шатер влетели эзеры. Схватили, толкнули, оттащили. Обыскали.

– Это что! – Инфер отобрал иглу и взмахнул ею. Руки мне стянули за спиной, не успела пикнуть. Где же была их хвалёная реакция, когда Маррада крала капсулу? Ёрль и Пенелопа пытались смешать для Кайнорта другие препараты взамен антидота.

– А я сразу неладное заподозрил, когда капсулу не нашел! – сокрушался Ёж. – Надо было оставить Нахеля караулить! Ещё секунда, и эта бы ему спицу под ребро!..

Ёж схватил меня за горло колючей лапищей и встряхнул.

– Если без антидота не выкарабкается, висеть тебе с распоротым брюхом!

– Я не хотела убивать! Я его…

Пощёчина.

«…спасала»

– Мотивов убить было выше крыши! Скажи-ка, а какой мотив у тебя был не убивать, мерзавка?

Берграй потемнел лицом. Мне никто не верил. Я себе не верила. Взяли с поличным, с иглой над телом Бритца, в его крови! Про Марраду даже не стоило заикаться, чтобы не получить ещё оплеуху. У растерянной Пенелопы при взгляде на меня всё валилось из рук. Помощи ждать было неоткуда.

– Не знаю, что и делать. Мы не можем казнить ши без санкции хозяина, – сказал Ёрль, дрожа от негодования. – Знаешь, что, Берг, отведи её подальше и привяжи, как следует. Кайнорт рано или поздно очнется и сам решит, чего ей оторвать и в каком порядке.

Берграй потащил меня вон из шатра: из холода на мороз. «Рано или поздно», – крутилось в голове. – «Да снаружи без термопледа и спальника я околею раньше, чем Бритц очнется, чтобы собственноручно вздёрнуть». Медная оса унесла меня в чёрные скалы, в укрытую от ветра щель. В щеке торчали ежовые иглы. Инфер стягивал мне ноги в лодыжках и в коленях и молчал. Крепил узлы и петли к скале. И молчал.

– Берг, пожалуйста, дай мне дождаться его в шатре. Я ему всё объясню! Берг!

Вместо ответа мой рот перевязали ветошью. Берграй вытащил иглы из моего лица, долго сверлил своими сапфирами и ответил:

– Я уже простил тебе одно покушение. Думал, ты та особенная, кто встанет наконец между мной и Бритцем. Мерзавцем, которого я презираю, но которому обязан жизнью. Добрая и ранимая. Неспособная за себя постоять. Ангелок с обострённым чувством справедливости… Защищал тебя, Ула, обманывал и рисковал, чтобы дать шанс уйти по-хорошему. Но всему есть предел. Ты оказалась настолько бессовестна, что пыталась убить того, кто лежал при смерти! Это не просто низость, это самое дно. Выходит, из моей постели тебя выгнала не гордость, а сиюминутная спесь. Будь у тебя гордость, может, и Волкаш был бы жив. А ты не лучше того, чьей смерти пожелала. Поверь, мне больно и стыдно тебя связывать, и я, дурак, снова буду просить Бритца о помиловании. Но считаю, тебе нужно остыть здесь и подумать.

Он покрылся медью и улетел.

Из-за адреналина и обиды холод долго не чувствовался. Но время шло, руки и ноги, стянутые путами, затекли. Дышать было трудно и больно. Заснуть – невозможно, разве что потерять сознание. Шея опухла от верёвки, ошейник врезался в кадык. Звёзды провернулись в щели над головой, как в калейдоскопе: я съехала вбок и повисла в ещё худшей позе.

Жалела ли, что не послушалась Марраду? Подвешенная у склизкого чёрного камня, я думала так: ведь всё равно схватили бы. Смерть здесь или под дулом армалюкса – всё одно. И даже лучше, что последним поступком в жизни стало спасение, а не убийство. Кого угодно, теперь уже не имело значения. Чистыми руками легче тянуться к небу, говорила наша бабушка. Нет, я не жалела. Просто смертельно устала, а сон никак не шёл. Обморок тоже. В полубреду дрожала я и дрожали звёзды, пока чёрная тень не заслонила их.

Кто-то шаркнул по камню сзади. Верёвки ослабли, я не удержалась и упала лицом на чьё-то плечо. Волкаш? Пенелопа? Пришелец освободил руки, и меня подхватили, оберегая от удара о камни. Уложили, сняли кляп. Сателлюкс резанул по глазам.

– У тебя губы синие, – произнёс Кайнорт синими губами.

Зачем-то он провернул мой браслет и щёлкнул. Набрал код на ошейнике и снял его!

– Только прямо сейчас не превра… – прохрипел он, но —

Но это было сильнее рефлекса, сильнее природы: свободная от блокировки, я тотчас обратилась. Опрокинула эзера на спину, выволокла под звёзды и взревела над ним паучихой. Затрясла клыками, осыпала паутиной. Ударить его, разор-р-рвать, растерзать! Здесь никто не помешает, а после – пуститься наутёк!

– Убивай, ну.

– Превращайся, Бритц!

Но Кайнорт – ещё белый, с опухшим горлом – лежал под моим брюхом, раскинув руки, и в его глазах отражались звёзды.

– Я не могу. Сил нет. Убей так, никто не узнает.

Мои ноги затряслись. Усталость навалилась вдруг так тяжело, что началось обратное превращение. Сопротивление отняло последние силы. Я обернулась человеком и рухнула на Бритца. Голая: комбез разорвало хитином. Кайнорт вытащил что-то тёплое из чипа-вестулы и набросил мне на спину. Мы так и остались валяться. Встать, даже двинуться не получалось. У эзера был сильный жар, его сердце колотилось, как пульсар.