Он совсем потерял покой. Тревога, что зачастую обуревала его и раньше, теперь превратилась в навязчивое, даже параноидальное чувство страха. Это было сродни предзнаменованию, Необъяснимому ожиданию надвигающейся угрозы. Но чего именно он ждал, вздрагивая от каждого скрипа и шороха? Этого он не знал. Депеш с отчётами, что поначалу исправно приходили каждые двое суток, не поступало уже полторы недели. Информация, содержащаяся в последнем письме, навивала на скорбные мысли и лишь усиливала смятение в его душе. Там говорилось о полном разгроме Авангардной армии и серьёзных потерях основных ударных сил вблизи Твердыни № 17. Иерихонские дикари оказались крепче, чем предполагалось. Им уже удалось замедлить и в значительной степени обескровить О.С.С.Ч… Даже если эта крепость падёт, открыв путь к их столице, ослабленная Доминионская армия наврятли сможет рассчитывать на успешное завершение наступательной операции. Война, в которую он так легкомысленно ввязал свой народ, сейчас может стать погибелью для всего Доминиона.

Открыв верхний ящик своего письменного стола, он осторожно убрал туда перевязанную плетёной верёвочкой стопку армейских депеш. Зацепившись взглядом за хранящуюся там бутылочку виски, он сосредоточенно нахмурился. После непродолжительных раздумий, он всё таки достал бутылку, а затем и стакан. Медленно и как-то отрешённо он закрыл свой ящик и принялся откупоривать пробку. Поддалась она не сразу, но всё же поддалась. Плеснув немного в стакан, он принюхался, жмуря от наслаждения глаза. Да, Канцлер был большим ценителем дорогой выпивки. Он лучше любого сомелье разбирался во всех нотках и букетах, сортах и урожаях. Сделав глоток, он неспешно откинулся на спинку своего дорогого кожаного кресла на гравитационной платформе. Кресла, что невероятным образом леветировало в пятидесяти сантиметрах над уровнем пола. Уставившись на стопки бумаг, что лежали на его столе в ожидание подписи, он невольно задумался о том, как же сильно бюрократические проволочки тормозят развитие их общества. Так много документов, бумаг, регламентов и так мало реальных дел и достижений. Сделав ещё один глоток, он продолжил разглядывать своё рабочее место. Массивные настольные часы, выполненные целиком из золота и украшенные множеством завитушек, задержали его взор. Их секундная стрелка упорно и монотонно тикая неумолимо отсчитывала время. Когда-то эти часы ему подарил министр энергетики, сам Рудольф Суриус-Карпантий. Подарил на какой-то юбилей, что бы выслужиться и не попасть в немилость. Старик Карпантий всегда был хитрым и осторожным чиновником, стремящимся угождать тем, кто стоит на ступень выше. Впрочем, подобным лицемерием и раболепством в той или иной степени были наделены все чиновники Доминиона. Рядом с золотыми часами расположилась старая, чуть выцветшая фотография в громоздкой серебряной рамочке. На фото была изображена стройная, улыбчивая женщина в широком цветастом сарафане. Женщина держала на руках ребёнка. Белокурую девочку, лет трёх. В отличие от своей матери девочка казалась сердитой и чем-то расстроенной. Её насупившееся личико с немым упрёком смотрело прямиком в камеру, словно осуждая фотографа в неправильности или халтурности выполняемой им работы. Малышка Вергилия с самых ранних лет отличалась умом и целеустремлённостью, ко всему прочему, всё это было приправлено невероятным перфекционизмом. Канцлер любил свою племянницу и гордился её достижениями на журналистском поприще. Невероятная история с её таинственным похищением вдребезги разбила Канцлеру сердце. Обезумевший от горя старик не находил себе места, совершенно позабыв о развязанной войне. Тогда он поднял на уши все имеющиеся в Церта-сити войска О.С.С.Ч., привлёк высокомерных Искариот из тринадцатого отдела. Но всё было без толку. Найти свою ненаглядную и всем сердцем обожаемую Вергилию Канцлер не мог. Однако, спустя какое-то время девушка нашлась сама. Она объявилась ранним утром, усталая и напуганная. Как бы канцлер не старался, но выведать у неё ничего так и не смог. Взволнованная Вергилия наотрез отказывалась вспоминать те злосчастные события. Даже представить себе сложно, что она тогда пережила. Странно, но при не менее загадочных обстоятельствах исчезли и несколько ведущих оперативников Искариот. Одним из которых был сам мистер Фальтус. Пропажа агентов не столь взбудоражила Канцлера, и на этот раз он решил обойтись без поисковых мероприятий. Отчасти из-за того, что возрожденный орден никак не оправдывал его высоких ожиданий. Но в основном всё-таки из-за откровенной неприязни, которую испытывал Канцлер к этим напыщенным, надменным щеголям, уверовавшим в свою исключительность.

Допив виски, он сделал ленивое движение, чтобы поставить стакан на стол, затем снова откинулся на спинку своего леветирующего кресла. Вальяжно развалившись, он вновь погрузился в вязкую болотину гнетущих мыслей. Отчего-то вспомнился мистер Фальтус, который частенько посещал этот кабинет и рассказывал всевозможные небылицы, дабы выгородить себя и оправдать свои неудачи. В этот миг неприязнь к нему сменилась откровенной жалостью. А после, когда вспомнился убитый и выпотрошенный в подворотнях небесный, вновь пробудился страх. Страх неизвестного и необъяснимого. Да, Канцлер боялся. Боялся проиграть войну, к которой как выяснилось он оказался совершенно не готов. Боялся тех, кто осмелился похитить его племянницу, прямо из её особняка. Боялся небесных, что разгуливают по Церта-сити и плетут неосязаемую сеть своих мерзких интриг. Канцлер боялся всего и страхи эти с каждым днём становились лишь сильнее. Массируя свои седые виски, он безучастно уставился куда-то вперёд, мечтая сбежать от этих ядовитых мыслей.

На одной из стен горела ярко-оранжевая полоска света, посланного заходящим солнцем. Солнцем, лучи которого каким-то образом умудрялись пробиться сквозь плотно занавешенные шторы. Оранжевая полоска ровной линией проходило через книжный шкаф, причудливо преломляясь его стеклянными дверцами. Дверцами, за которыми притаились плотные ряды разномастных книг. Там были книги по философии, экономики, политологии, юриспруденции. Были теологические талмуды и военные энциклопедии. Все эти фолианты пестрили разноцветными закладками, что чтец, увлечённый изучением этих наук, заботливо расположил на некогда заинтересовавших его страницах.

Но помогли ли ему эти знания, что почерпнул он с этих пожелтевших и затёртых страниц? Вовсе нет. Теологические писания не смогли пролить свет на мотивы и цели Небесных, что как выяснилось по-прежнему рыщут по просторам Эдема. Экономические трактаты не уберегли от рецессии и кризиса, что неумолимо приближался и совершенно точно был неизбежен. А военные энциклопедии и стратегические учебники оказались наивной теорией, не имеющей ничего общего с жестокой и бесчеловечной практикой истинной войны.

Да, все эти книги, как и заключенные в них знания, на поверку оказались пустышкой. Сейчас Канцлеру было невыносимо жаль потраченного на них времени. Времени, которым можно и нужно было распорядиться иначе.

Внезапно раздались какие-то встревоженные и еле различимые возгласы, что доносились из-за высокой двустворчатой двери, ведущей в коридор. Канцлер насторожился. Оторвавшись от спинки своего кресла, он подался вперёд, чуть навалившись на стол. Он напряжённо прислушивался, пытаясь разобрать слова, но всё было тщетно. Там за этими высокими и красивыми дверьми, с золотыми узорчатыми ручками, зарождалась какая-то неприятная и пугающая суета. Необъяснимое предчувствие надвигающейся угрозы захлестнуло взволнованный разум Канцлера. Не мигая, он следил за злосчастной дверью, слыша как скрывающаяся за ней суета становится всё возмутительнее и безобразнее.