Сараим извлекла из холщёвой сумки замызганную колоду карт и начала её раскладывать…

– Ты уверена, что рассказала мне все новости? – спросила она.

Мириам встрепенулась.

– Ах, да… Забыла тебе сказать: недавно умерла моя сестра Циппора… Ах, бедняжка… Она была такой доброй. Сначала её муж покинул это несправедливый мир, затем дочь… И вот настал и её черёд. Не сомневаюсь, они воссоединяться на небесах.

– Возможно… – неопределённо ответила Сараим, рассматривая разложенные карты.

Мириам заметила её замешательство.

– Что ты видишь? Говори… Не томи душу!

Сараим оторвала взгляд от карт и внимательно воззрилась на Мириам.

– Право, не знаю, как и начать… Подобным образом карты не ложились ни разу…

* * *

Вот уже на протяжении двух лет мужчины из рода Левиев собирались на окраине Питума около печи для обжига кирпичей. Каждый день они смешивали глину, привезённую с ближайшего озера с мелко нарубленной соломой. Затем эту смесь выкладывали в специальную форму и обжигали в печи. Так производились кирпичи для строительства Авариса, а требовалось их немало.

Поля, что обрабатывали Левии постепенно пришли в упадок, ибо домашним хозяйством могли заниматься только женщины и дети. Мужчины же отбывали «фараонову повинность». Род беднел с каждым днём…

Женщины племени иврим, некогда считавшиеся плодовитыми, производили на свет всё меньше младенцев, да те часто не доживали и до двух-трёх месяцев – уж слишком были слабы.

Аарон, считавшийся главой рода, отличался терпением, мудростью и рассудительностью. Но в последнее время его сыновья: Надав, Авиуд, Елизар и младший Ифамар всё чаще слышали от отца опасные речи, призывающие покончить с надсмотрщиками и самим сарей-мисимом Биридией.

Средний Елизар не боялся возражать отцу:

– Мы поднимем мятеж против египтян – и что дальше, отец? Тем самым мы погубим наше племя! Фараон прикажет уничтожить нас!

– Не уничтожит… – отозвался старший Надав. – Кто же будет выполнять эту проклятую «фараонову повинность»?

Аарон соглашался с Елизаром и его вескими доводами, но в душе он жаждал мщения. И с каждым днём эта жажда разрушала разум главы рода.

…Надсмотрщик прибыл с новым писцом, дабы контролировать Левиев, как обычно, когда все иврим собрались на повинность и начали замес глины.

Новый писец по имени Мосс тщательно зафиксировал на папирусе имена тех, кто присутствовал на работах. По поводу остальных, больных и ленивых, надсмотрщик учинил допрос Аарону. Ленивых, по словам главы рода, не было, лишь двое занемогли: один надорвал спину, второй повредил правую руку.

– Что ж… Так и запиши! – приказал он Моссу. – Имена не забудь… А, что касается их нормы выработки – её разделим на всех. Да, совсем забыл… – Надсмотрщик протёр лысую голову тыльной стороной левой руки и продолжил: – По велению фараона дневная норма на человека увеличивается с шестидесяти пяти до восьмидесяти кирпичей… Плюс сто шестьдесят кирпичей за тех, кто не вышел на повинность… Посчитай Мосс: это сколько станется на каждого?

Мосс бегло посмотрел список: он насчитывал сорок мужчин – стало быть, каждый должен изготовить по четыре кирпича дополнительно. Он провёл расчёты и сообщил об этом надсмотрщику.

Он же громогласно объявил:

– Итак, сегодня каждый мужчина вашего рода должен изготовить восемьдесят четыре кирпича! – после чего развернулся, направляясь к натянутому пологу из плотной хлопковой ткани.

– Но… – попытался возразить Аарон.

Надсмотрщик резко обернулся.

– Что есть недовольные? Благодарите фараона, что он вообще позволяет вам жить на его земле!

Аарон глубоко вздохнул, дабы подавить подкатившую к горлу ненависть. Мужчины из его рода обступили надсмотрщика. Аарон, стараясь сохранять внешнее спокойствие, спросил:

– Я хотел бы узнать: почему норма увеличена? Ведь эрпатор, который в своё время приказал нам строить печи и обжигать кирпичи установил…

– Эрпатор!!! Ха-ха!!! – надсмотрщик перебил Аарона и закатился от смеха. Уж он-то знал, что новый писец, прибывший с ним, и есть бывший эрпатор. – Эрпатор – государственный преступник! Он хотел свергнуть солнцеподобного фараона!

Аарон и его родственники растерялись: они ничего об этом не слышали. Глашатаи фараона не сочли нужным читать государственный указ в Питуме.

– Не может быть! Значит, эрпатор был не настолько плох, если установил нам меньшую норму! – начали дружно высказываться Левии.

Надсмотрщик грозным взглядом обвёл толпу.

– Что работать не хотите? Или желаете посмотреть на своего возлюбленного эрпатора? – выкрикнул он и вновь разразился смехом. – Да смотрите: он перед вами!

Надсмотрщик плетью указал на Мосса, тот сжался от страха и стыда: что можно ожидать от людей, с которыми он когда-то поступил жестоко?

Левии замерли, молча воззрившись на нового писца

– Как твоё имя? – спросил Аарон.

– Мосс…

– Значит просто – сын. А как тебя звали раньше? По виду ты благородных кровей…

– Тутмос… – произнёс писец буквально на выдохе.

Левии, ошеломлённые услышанным, продолжали хранить молчание. Сколько раз они проклинали эрпатора, но сейчас – он стоял перед ними, лишенный даже имени.

– Это правда, что ты хотел свергнуть фараона? – спросил Аарон, с любопытством разглядывая Мосса.

Тот ничего не ответил.

– Все за работу! – приказал надсмотрщик.

Левии, нехотя, поплелись к формам для замеса глины.

* * *

Солнце стояло в зените. Надсмотрщик сытно поел, вдоволь напился вина и развалился тут же под пологом на циновке.

– Смотри, чтобы Левии лишнего не болтали, а трудились в поте лица… – сказал он, обращаясь к Моссу, и вскоре захрапел.

Моссу есть не хотелось. Он наполнил чашу водой из бурдюка и осушил её одним махом.

Вскоре из Питума к мужьям, братьям и сыновьям потянулись женщины, сжимая в руках корзины со снедью и водой.

Элишев, жена Аарона, и Аминадава, его дочь, несли две доверху нагруженные корзины лепёшками, сыром и питьём. За ними шла Мириам…

Мужчины, завидев жён и дочерей, побросали работу, дабы подкрепить истощённые силы.

Расположившись под сенью смоковниц, Аарон и его сыновья вознесли молитву Яхве и приступили к трапезе. Хецрон присоединился к ним…

– Сарей-мисим прислал нового писца… – произнёс Авиуд, надкусывая лепёшку.

Элишев протянула сыну бурдюк с пахтаньем[114].

– А куда делся прежний?.. – удивилась она. – Сколько сил было потрачено, дабы умаслить его… – сожалела Элишев.