Если у родителей хватает мужества не выказывать страх, говорит он себе, тогда и он не будет бояться.

* * *

Винченцо молчит. Рядом с ним мать затянула свою жалобную молитву.

Вдруг экипаж резко останавливается, словно наткнувшись на преграду из сотни возбужденных голосов.

Винченцо прислушивается.

— А ну, прочь с дороги! Не подходи!

— Что еще за новости? Предупреждаю, слышь, слезай, и пусть те, кто внутри, выходят ко мне.

Кучер пререкается, снова требует пропустить два их экипажа. Тотчас после — шум драки.

Винченцо открывает окошко. И натыкается на направленное в его лицо дуло револьвера.

— Дон Флорио. Господь в помощь.

Юноша совсем, борода едва начала расти. Судя по одежде, из приличной семьи. Не оборванец, во всяком случае, по нему не скажешь.

Винченцо не двигается. Боится.

— И вам Господь в помощь, — выдавливает он из себя наконец. — Почему вы не пропускаете нас?

— Потому что нельзя. Дворяне и богачи, как вы, нужны городу.

Винченцо медленно выходит из экипажа и оказывается в окружении небольшого отряда мужчин всех возрастов, заблокировавших дорогу в направлении горы Пеллегрино. На пыльной мостовой валяются узлы и сумки: кто-то побросал свой скарб, лишь бы остаться целым и невредимым.

— Почему мы не можем проехать? Кто это сказал?

— Никто не въедет и не выедет из Палермо, пока город полностью не будет в наших руках.

— Ясно. А вы, простите, кто будете?

— Свободные сицилийцы, борцы за независимость нашей земли.

Из второго экипажа доносятся испуганные голоса. Чья-то рука высовывается из окошка, чей-то тонкий голосок протестует:

— Мама, не надо!

Наконец из экипажа появляется Джулия. Она чинно спускается и подходит к Винченцо.

— Что вам от нас нужно? — говорит она решительно, с таким воинственным настроем, что мятежник невольно опускает револьвер.

— Иди в экипаж, — приказывает ей Винченцо.

Она как будто не слышит.

— На улицах Палермо идут бои. Мы хотим отвезти детей в безопасное место. Позвольте нам проехать, пожалуйста.

— А дети бедняков? Они тоже имеют право на защиту. Мы все — дети этого города и должны держаться вместе. Давайте, мадама, поворачивайте назад.

Возмущенная Джулия собирается ответить в том же тоне. Винченцо берет ее за руку.

— Вам, полагаю, не помешает пожертвование на ваше дело.

Молодой человек смеется презрительно и зло.

— Ну, конечно! Вы, богачи, думаете, что можете ехать куда вам вздумается и командовать кем захотите, только лишь потому, что у вас есть деньги. — Дуло револьвера утыкается в грудь Винченцо. — Езжайте назад, я вам говорю.

Цокот копыт по дороге.

Все оборачиваются. Подъезжают другие вооруженные мужчины. Лица усталые, в пыли. Останавливаются, один из всадников отделяется от группы.

— Микеле, что здесь происходит? — спрашивает. — Так, значит, вы обращаетесь с людьми? Как разбойники?

— Дон Ла Маза… — Молодой человек, держащий под прицелом Винченцо, засовывает револьвер за пояс. — Он хотел сбежать из города.

— И ты угрожаешь хозяину дома Флорио? — У него густые бакенбарды, узкие глаза, на лбу залысины. Протягивает руку Винченцо. — Дон Флорио. Синьора… Я Джузеппе Ла Маза, патриот. Рад знакомству с вами.

Винченцо раздумывает. Он слышал, что говорят о Ла Мазе, видел его портрет в разных газетах, которые называли его мятежником и подстрекателем народных масс. Знает, что это один из самых известных — и самых разыскиваемых — противников королевства Бурбонов.

Джулия первая отвечает на приветствие.

— Синьор Ла Маза… — говорит она и склоняет голову. — Я слышала о вас. Даже имела возможность прочесть вашу книгу не так давно. Сказать по правде, она больше похожа на воззвание, чем на книгу, но, как видно, оказалась весьма полезной.

Винченцо оборачивается, смотрит на нее с изумлением. Она в самом деле прочитала эту книгу? И как книжонка бунтовщика попала в их дом? Должно быть, тут не обошлось без Джованни Порталупи, ее безмозглого братца.

Джулия отвечает ему жестким взглядом: позже поговорим.

Винченцо следует примеру жены, протягивает руку.

— Если вы патриот, тогда можете объяснить мне, почему нам запрещено проехать в наш дом в Аренелле?

— Он предлагал нам деньги! — восклицает Микеле с отвращением. — Пытался подкупить нас! Хотя чего еще ждать от человека, который собирается сбежать?

Ла Маза прищуривается, его глаза делаются двумя щелочками. Услышанное вызывает у него не возмущение, а интерес.

— Это правда?

— Я лишь хотел пожертвовать на дело, синьор.

— Ага. — Ла Маза смотрит в сторону Палермо. На береговой линии, по другую сторону от дороги, стреляют орудия, поднимаются облака дыма. — Они разбивают городские стены. Ни к чему это. — Снова обращается к Винченцо: — Весь город уже с нами. Людям надоело терпеть притеснения от неаполитанцев, которые только командуют, присваивают наши богатства и ведут себя как хозяева. И если вам плевать, что они нас угнетают и отнимают свободу, я думаю, вам не все равно, как они нас грабят, вы же торговец. — Он поворачивается к Джулии, пристально на нее смотрит. — Вы, синьора, знаете, сколько девушек было обесчещено солдатами Фердинанда? Очень много, и все чуть старше ваших дочерей. Слишком много их пострадало от гнусной похоти озверелых негодяев. К нам присылают солдатню, король считает нас колонией, а не своими подданными, которыми он правит. — Ла Маза говорит страстно, смело. Снова указывает на город: — Мы имеем право на лучшую жизнь, мы — сицилийцы. И уже не только Палермо восстал, а остров целиком.

Выражение его лица пугает Винченцо. Как бы то ни было, никто не опустил оружие, и экипаж с детьми все еще окружен всадниками.

Ла Маза делает шаг к нему, приблизившись почти вплотную:

— Вы, дон Флорио, светлая голова, предприниматель, каких мало в городе. Хотите сотрудничать с нами? Поможете построить нам новый мир? С вашими возможностями, с вашим умом мы создадим новую Сицилию. Ну что? Вы с нами?

* * *

Майский закат говорит о приближающемся лете. Но угасает быстро, не позволяет собой любоваться, ведь еще не лето: солнце, как изгнанник, сбегает с гор, чтобы нырнуть в море. И мир стремительно проваливается в ночь.

В этот час Палермо окутывается теплым светом, и более явными предстают разрушения от бойни: городские стены, выходящие на море, обстреляны из орудий и разбиты, в переулках громоздятся остатки баррикад, построенные, чтобы остановить продвижение бурбонских солдат. Казармы разорены, включая и ту, что на площади Новицьято. Порта-Феличе завешена огромным полотнищем, чтобы с широкой виа Кассаро не было видно моря, а значит, и сигналов, которыми бурбонские корабли, стоящие вдали, должны были обмениваться с Королевским дворцом.