* * *

Старуха поклонилась и махнула пятнистой рукой на дверной проем с синими флагами, приглашая нас с Видой пройти в общинную купальню.

– Я подожду здесь, дабы убедиться, что вас никто не потревожит, моя леди, – заверила она со смущенной улыбкой. – Внутри вы найдете все, что просили.

– Спасибо. – Я улыбнулась в ответ и раздвинула флаги.

Вида шла на шаг позади меня. Торопливо съев миску тушеной рыбы, я почти четверть колокола сопротивлялась уговорам старейшин помыться вместе с деревенскими женщинами. А потом Киго настоял, чтобы со мной отправилась Вида, и уж тут отказаться не получилось. Похоже, ее общество – самое близкое к одиночеству, что мне сейчас доступно.

Мы замерли в узкой передней. Небольшая площадка для прислужников, обрамленная толстыми резными перилами, располагалась ровно между двумя дверями, что вели в сами купальни: бледно-голубая справа для мужчин, а красная слева для женщин. По обе стороны от площадки тянулись полки для обуви. Я выскользнула из сандалий и поставила их на деревянную полку рядом с собой. Вида последовала моему примеру.

– Я никогда никого не мыла, моя леди, – призналась она. – Мне понадобятся подсказки.

Я покачала головой:

– Я справлюсь, Вида. Ты можешь тоже помыться. Уверена, ты хотела бы с честью встретить отца.

– Правда?

Она глянула на свои ступни – грязные, с полосками чистой кожи там, где ее закрывали ремешки сандалий. Мои выглядели не лучше.

– Это было бы чудесно.

– Тогда идем.

Я прошлась по грубой циновке и отодвинула красную дверь. В крошечной раздевальной имелась деревянная скамья и еще несколько полок. Из смежной двери в дальнем конце просачивался пар, согревая и увлажняя бархатистый воздух. Как я и просила, на скамье оставили сложенную ткань для мытья и сушки, а также керамический горшочек с измельченным мылом, гребни и самое главное – свежую одежду. Я развернула верхнюю вещь из аккуратной стопки – длинную женскую тунику из мягкой коричневой ткани. Под ней обнаружились штаны до щиколоток и белье. Рядом лежала точно такая же стопка.

– Чистая одежда для нас обеих, – хмыкнула я, когда Вида закрыла дверь. – Туника и штаны. Наконец-то!

Она уставилась на второй комплект:

– И для меня тоже? Правда?

Я кивнула и была вознаграждена ее широкой радостной улыбкой. Вида нечасто мне улыбалась.

Чтобы сбросить перепачканную одежду, которую нам дали в городе, много времени не потребовалось. Я отвела взгляд от обнаженных форм Виды. Давненько я последний раз бывала в общинной купальне – пять лет мылась в одиночестве, так как искалеченное тело превратило меня в неприкасаемую. Я посмотрела на свою теперь прямую ногу и провела пальцами по гладкой коже без единого шрама, чувствуя сильные напряженные мышцы под ней и не переставая дивиться сему чуду.

Затем взяла один кусок полотна для мытья, скромно прикрыла им пах и прихватила горшок с мылом.

– Вида, принесешь остальные полотенца.

Я нетерпеливо отрыла внутреннюю дверь, и жар тут же прильнул к моей коже. Тут было и без того влажно, но я жаждала чистоты, а ее могла дать только горячая вода. Длинная деревянная перегородка посреди комнаты отделяла мужскую половину от женской, но она не достигала потолка, и пар с обеих сторон клубился под крышей белой дымкой. В дальнем конце женской купальни красовался большой глубокий бассейн, и прозрачная вода медленно покачивалась в тяжелом застывшем воздухе.

Но сначала – смыть грязь. Я подошла к узкому желобу у стены, вдоль которого стояли табуретки и небольшие ведра. Из терракотовой трубы в него лилась непрерывная струя, журча, точно маленький водопад.

Я выбрала средний стул, опустила мыло рядом с ним и взяла ведро. Разок зачерпнула из желоба – и вот оно уже полно идеально горячей воды.

Вида закрыла дверь:

– Мне подождать, пока ты закончишь, моя леди?

Я поставила ведро на пол:

– Нет, присоединяйся.

Она улыбнулась и поклонилась.

Вооружившись полными ведрами и мылом, мы приступили к работе. Вида извлекла оставшиеся шпильки из моих намасленных волос, наконец избавив меня от последних следов прически, сделанной Лунной Орхидеей. Я ответила тем же и расплела затейливые косички и узелки Сафлора.

– Как же приятно, – вздохнула Вида, массируя пальцами кожу головы. Затем почувствовала, насколько объемными стали ее волосы, и хихикнула. – Я, наверное, похожа на дикарку.

Я свела глаза на переносице и потянула себя за спутанные волосы:

– Или сумасшедшую.

Хихиканье Виды превратилось в фырканье.

Мы облили друг друга водой, и струи медленно потащили за собой многодневную грязь. Взбив пену из грубого зернистого мыла с ароматом сладких трав, я втирала ее в голову и в кожу и смывала, пока вода, стекающая с моего тела, не стала прозрачной. Вида повторяла за мной, тихонько напевая старинную народную песню, которую я смутно помнила со времен соляной фермы. Мы мурлыкали вместе и хохотали, путая слова и ноты.

– Помыть тебе спину, моя леди? – спросила Вида.

– Да, пожалуйста.

Я развернулась на стуле, и она, слегка надавливая, провела по моим плечам и спине теплой мокрой тканью. Я вздохнула, чувствуя, как напряжение испаряется под ее крепкими руками. Прошло больше четырех лет с тех пор, как я последний раз наслаждалась столь интимными прикосновениями – милой, нежной связью между девочками и женщинами, что образуется при совместном купании; символом физической свободы и дружбы. Я даже не сознавала, насколько мне этого не хватает.

Наконец мы обе достаточно отмылись, чтобы войти в бассейн. Я спустилась на три ступеньки; вода поднялась к щиколоткам, к коленям, к бедрам, кожу защипало приятным теплом. Я шагнула дальше и нашла каменное сиденье вдоль края чаши. Вида со вздохом устроилась напротив:

– Спасибо за все, моя леди.

– Ты, должно быть, взволнована предстоящей встречей с отцом?

Она кивнула, погружая свои сильные плечи под воду.

– А ты взволнована воссоединением с матерью?

Я пожала плечами:

– Я не видела ее с шести лет. Я чужая ей, как и она мне. – Я помолчала и вдруг решилась озвучить свои мысли: – Вероятно, мы ничего не почувствуем друг к другу.

Или мама ничего не чувствовала тогда, давным-давно, раз отдала меня.

– Она твоя семья. Связь нерушима.

– Возможно. Я не помню, каково иметь семью.

Вида склонила голову:

– Но есть же люди, которым ты небезразлична? Кто заботится о тебе сейчас, как леди Дело и Рико?

– Не уверена, что Рико все еще желает быть в их числе, – сухо заметила я.

Но Деле я точно дорога. В детстве, на соляной ферме, обо мне заботилась Долана, пока не умерла от кашля. А позже, конечно, Рилла и Чарт. И даже учитель, пусть и в своей особой, холодной манере. Если честно, я бы хотела, чтобы люди Тозая нашли именно Риллу и Чарта, а не незнакомку, которую сейчас везли сюда. Я скучала по здравомыслию и острословию Риллы и по бесстыдным шуточкам Чарта.