Когда говорят о его детстве, никогда не упоминают брата, принца-чужеземца, рождённого под теми же звёздами. Рассказывают о страшной ночи, когда родилась младшая сестра, отцом которой был джинн, но никто не помнит о молодой женщине, рискнувшей жизнью, чтобы вывезти в безопасное место всех троих, когда мать мятежного принца умерла. А когда говорят о султимских состязаниях, забывают о прекрасной генеральской дочери, которая обучала его боевому искусству, помогая подготовиться.

Собираясь у костров и рассеивая страхи ночных песков историями о героях, караванщики ещё долгие годы будут вспоминать, как тысячи жителей Измана собрались перед закатом, чтобы впервые после султимских состязаний увидеть мятежного принца — теперь уже на эшафоте в ожидании казни. Однако никто не расскажет, что в тот день принц был не единственным пленником султана. Никто не знает, что не стань он помогать другим, то не попал бы в плен, и никто не расскажет, как он сложил оружие и сам сдался отцу, давая остальным возможность скрыться.

Путники у костров так никогда и не узнают, что человек, стоявший на эшафоте, взошёл туда по своему выбору и мог бы избежать такой судьбы, не будь он столь благороден и смел.

В тот день многие тысячи горожан пришли на площадь дворца, и каждый потом рассказал, что видел и слышал. Их истории разлетелись по пескам во все концы пустыни и даже достигли чужеземных берегов, и караванщики ещё долгие столетия будут пересказывать их, чтобы дети и внуки знали, какие великие герои ходили по этой земле в давние времена.

Что на самом деле произошло между рассветом и закатом того дня, навсегда останется неведомым для путников у костров в песках, а было известно только шестерым, что оказались за решёткой в подземелье дворца.

Они сражались бок о бок и вместе попали в тюрьму. Ожидали своей судьбы, подобно тысячам прежде них, и шёпотом клялись друг другу, что не изменят своему делу, хотя к следующему утру двое из шестерых должны были умереть.

Эти шестеро никогда не расскажут, что произошло между ними в день, который останется в истории днём гибели мятежного принца.

Когда принцесса Хава погибла, сражённая стрелой, время остановилось. Солнце взошло посреди ночи и остановилось в зените, а звёзды продолжали сиять, наблюдая рождение горя в новом мире, и весь он затаил дыхание, когда у героя Аталлы разорвалось сердце.

Теперь время не останавливалось, оно текло и уже истекало. Строить планы было некогда, как и звать подкрепление, и даже сбегать за оружием. Я понятия не имела, что буду делать, хотя упорно проталкивалась вперёд, осознавая лишь, что должна как можно скорее оказаться там, на площади дворца.

У нас не будет времени ждать помощи и организовывать спасение Ахмеда — так рассчитывал султан. Казнить, пока мы не пришли в себя, не собрались с силами. Хорошо ещё, если успеем добраться, не говоря уже о каких-то действиях.

«Что ж, придётся думать на ходу. Как всегда. До сих пор получалось».

Протискиваясь мимо какого-то мужчины, я заметила за поясом револьвер.

— Жинь… — Я тронула его за плечо.

Он оглянулся и понял без слов. Подобрался сзади, заломил руки. Мы поспешно скрылись в толпе, уже с оружием, двигаясь дальше и слыша за спиной возмущённые крики.

Давка становилась всё сильнее, улицы на подходах к площади были забиты народом. Я напирала изо всех сил, но дворец султана ещё даже не показался впереди. Наконец пришлось остановиться. С большим трудом удалось лишь протиснуться к стене, и я задрала голову. Сама не заберусь, но, если подсадить…

Жиню вновь не понадобились слова.

— Ты будешь одна… — нахмурился он.

Толпа шевельнулась, вдавливая нас в стену.

«Да, одна, с невыносимой болью в боку и дюжиной кровоточащих ран, но хотя бы с револьвером».

— А куда деваться? — Я облизала губы, покрытые коркой соли.

Он поднял меня на вытянутых руках, и я ухватилась за край стены. Подтянулась, преодолевая боль, и побежала по стене, которая упиралась в соседний дом. К счастью, в старом центре города дома теснились близко друг к другу, но всё равно, прыгая с крыши на крышу, я рассекла колено и бежала дальше, прихрамывая и оставляя за собой капли крови. Прыгнула вновь, распугав стаю голубей… и ещё раз… и ещё — пока не оказалась на крыше дома, выходящего на площадь дворца.

Ахмед стоял на каменном возвышении, прикованный цепями. Вокруг бурлило и колыхалось море голов. Глаза принца были опущены, и я знала, что он сейчас видит — резные изображения чудовищ, сцены человеческой боли и смерти.

То, что видела в свои последние мгновения моя сестра Шира. Последнее, что суждено увидеть и ему.

«Если я его не спасу…»

Глашатай зачитывал что-то, скорее всего, список преступлений, вменяемых осуждённому, но в мощном рокоте толпы отдельные слова было не разобрать. Выше виднелся дворцовый балкон, с которого я смотрела, как убили сестру. Сгоревшую деревянную решётку заменили на железную, и сквозь неё можно было разглядеть кого-то, похожего на султана. «Решил посмотреть, как умирает ещё один его сын?»

Когда список закончился, Ахмед поднял голову, окидывая взглядом невиданное до сих пор скопление мираджийцев. Принц смотрел на свой народ. Толпа притихла.

— Его пресветлое величество султан, — выкрикнул глашатай, — в своей великой мудрости решил пощадить изменников, вновь проявив свойственное нашему благословенному повелителю человеколюбие! Они сохранят головы, но проведут остаток своей ничтожной жизни, искупая вину тяжким трудом на благо нашей страны…

«Человеколюбие? Это султану хочется, чтобы его любили!»

Я вспомнила, как он ругал Кадира за публичную казнь султимы: «Людям не нравится, когда казнят невинных».

— Однако принц Ахмед, виновный в покушении на родную кровь, приговаривается…

«Потому и предпочёл казнить Ахмеда по обвинению в убийстве брата, которого зарезал сам!»

Я подняла револьвер и прицелилась в фигуру за балконной решёткой. Нет, слишком узкие щели, далеко даже для меня, тем более что надо беречь патроны.

Над крышами Измана сияли последние лучи заходящего солнца.

Я распласталась на крыше и навела револьвер на каменный помост, молясь Всевышнему, чтобы чужое оружие не подвело.

«Убить палача!» Дальше я не думала, но для начала сойдёт, а там будет видно.

Палач ступил на помост, и сердце у меня упало. Это был не человек. Чтобы казнить сына, султан послал одного из своих бессловесных глиняных истуканов!

Попасть точно в пятку с такого расстояния я не могла. Надежды не осталось, и всё равно я прицелилась. Выстрел пришёлся в колено, покрытое бронзовой пластиной. В толпе раздались крики. Однако палач даже не пошатнулся. Я стреляла снова и снова, но ни одна из пуль не попала в цель.

Абдал шагнул к принцу и взял бронзовой рукой за плечо. Приговорённый не сопротивлялся, он опустился на колени со спокойным достоинством и сам положил голову на деревянную колоду. Глаза его не отрывались от жутких сцен, вырезанных на каменном полу.