Император Гуансюй узнал о внезапном прибытии Цыси и поспешил к дворцовым воротам, чтобы коленопреклоненным встретить вдовствующую императрицу. Какое бы возмущение ни клокотало внутри ее при виде приемного сына, внешне вдовствующая императрица старалась выглядеть совершенно спокойной. Она не собиралась поднимать тревоги, особенно в преддверии предстоящей на следующий день аудиенции Ито Хиробуми, ведь любого осложнения в отношениях с японцами следовало избегать. Она могла не знать всю подноготную отношений Кан Ювэя с представителями Японии, но появление в такой момент на сцене Ито выглядело слишком уж невероятным совпадением.

На следующее утро 20 сентября внешне все складывалось как обычно. Сначала император Гуансюй провел уже третью запланированную аудиенцию с генералом Юанем. Он не стал писать никакого указа красными чернилами – именно это злоумышленник Тан обещал генералу, хотя совсем не факт, что он не собирался поступить иначе. Цыси находилась слишком близко. Во время аудиенции Юань Шикай недвусмысленно сослался на заговор, упомянув о том, что новые приятели его величества «затевают кое-какие мероприятия в самой беспечной и непродуманной манере» и, «если что-то пойдет не так, вашему величеству не избежать обвинений в преступлении». Император молча взирал на генерала и выглядел так, будто его наконец-то проняло. Как будто он осознал, что сам факт упоминания о заговоре генералом в глазах Цыси послужит доказательством его вины перед ней.

Юань Шикай вернулся к своим войскам в Тяньцзинь. Цыси внешне олицетворяла само спокойствие, когда ее приемный сын, согласно церемонии, пришел пожелать ей доброго дня перед тем, как отправится в самый роскошный зал Морского дворца на встречу с бывшим премьер-министром Японии Ито Хиробуми. На этой встрече он только продекламировал заранее согласованный текст. Назвал консультации Ито необходимыми, но поступать к престолу они будут через китайский МИД. Как только аудиенция закончилась, Цыси поместила своего приемного сына под домашний арест, переселила его в императорскую усадьбу Интай, расположенную на островке озера Морского дворца и имевшую доступ только по длинному мосту, который можно было открывать и закрывать. Отправляясь в Летний дворец, она брала его с собой. Император превратился в узника вдовствующей императрицы.

Оказавшись в таком положении, он на следующий день собственноручно красными чернилами написал указ, которым объявил Цыси своим попечителем. К тому же провели соответствующий официальный обряд. Впоследствии император Гуансюй превратился в марионетку вдовствующей императрицы и стал подписывать указы обмакнутой в красные чернила кисточкой по ее указаниям. Он продолжал совещаться с сановниками и членами Верховного совета, но всегда в ее присутствии. Шелковую ширму, скрывавшую ее, убрали: она вышла из-за трона на самую авансцену.

Цыси быстро составила ясную картину действий Дикого Лиса, согласованных на личных встречах с ее приемным сыном. Император редко скрывал свои тайны от личных евнухов, которых Цыси стала допрашивать. Таким способом она выяснила, кто виделся с Гуансюем и оказывал на него влияние. Она легко установила истинную роль Чжан Иньхуаня, и он стал ее вторым по значимости предметом ненависти. Она методично обкладывала флажками и загоняла в ловушку злоумышленников, раздавая устные указания вместо письменных приказов. Всех сразу арестовывать не стали, так как она хотела обезвредить их как можно тише и без особой огласки.

Первым кандидатом на арест числился, разумеется, Кан Ювэй. Но Цыси опоздала на два дня. Дикий Лис понял, что его планы сорвались, как только услышал, что генерал Юань не сдержал слова – как и еще один заговорщик, специально нанятый, чтобы убить Цыси, по имени Би. Позже Би поведал о своем визите к Тань Сытуну, чтобы узнать о предстоящем задании на заре следующего для. «Тань сэньшэн (господин) томно расчесывал свои волосы» и сказал Би, что генерал отказался от участия в их деле. Би спросил: «Вы уверены в том, что Юань – подходящий для этого дела человек?» Тань откровенно не доверял Юаню и ответил: «Я постоянно спорил с сэньшэном Каном, но он настаивает на привлечении к делу Юаня. Что я могу с этим поделать?» Би удивился: «И вы раскрыли весь замысел Юаню?» Услышав, что Юань обо всем осведомлен, Би воскликнул: «Тогда мы обречены! Нам конец! Разве вам не известно, какого рода дело нам предстоит? И вы говорите о нем так спокойно! Боюсь, вам, вашим родственникам и всем членам клана предстоит взойти на эшафот!» Би сразу кинулся в бега, бросив заговорщиков.

Сам Дикий Лис посетил двух иностранцев – уэльского баптиста миссионера Тимоти Ричарда, с которым водил дружбу, и самого Ито Хиробуми (за день до его аудиенции у императора Гуансюя). Кан Ювэй искал надежного убежища. Ричард имел привычку заводить знакомства среди государственных сановников и просвещенных кругов, поэтому находился на короткой ноге со многими влиятельными фигурами, в том числе с боцзюэ Ли. Он мечтал не только о «создании Царства Божьего на китайской почве, но и об управлении этой страной – реформировании Китая, переустройстве его учреждений и, если кратко, о руководстве его правительством». Так говорил Роберт Харт, находя данную идею «слишком аппетитной!». Британские дипломаты считали грандиозные планы Ричарда «вздорными». (Среди его предложений он называл «привлечение двух иностранных гувернанток для обслуживания вдовствующей императрицы».) Кан Ювэй рекомендовал его императору Гуансюю в качестве одного из иностранных советников в экспертный совет – наряду с Ито Хиробуми. Ричард не знал, как того благодарить. Теперь он бросился спасать Кана, но привлечь на его сторону никого не смог, так как британский посол сэр Клод Макдональд, если верить Т. Ричарду, к Кан Ювэю «уже относился с предубеждением».

Предложить Кану убежище в японском посольстве Ито не удосужился. Разумеется, иностранцы всерьез не думали использовать горстку никчемных людишек для такого серьезного дела, как убийство вдовствующей императрицы, заменить которую было некем. К тому же Ито на следующий день собирался увидеться с императором Гуансюем. Он пережил бы большую неловкость, если бы его попросили выдать Кана. Итак, Дикому Лису пришлось бежать из Пекина. Долго раскачиваться он не стал, и к моменту появления ордера на его арест горе-заговорщик уже был в Тяньцзине и отбыл из него на борту британского парохода, направлявшегося в Шанхай. На шанхайском причале «в большом волнении от перспективы получения 2 тысяч долларов» (такой назначена была награда за поимку Кан Ювэя) судно ждали «детективы и полисмены». Так как в сообщениях газет Кан представлялся ведущим автором реформ в Китае (и из-за дворцовых тайн, за которыми скрывалась роль Цыси), исполнявший обязанности британского генерального консула Байрон Бренен, описавший эту сцену, решил сделать все, чтобы спасти Кан Ювэя. Поскольку, как официальный представитель Великобритании, открыто сделать это Бренен не мог, он послал корреспондента «Таймс» Джона Бленда на катере в открытое море на перехват судна, пока оно не встало к причалу. Кана пересадили на катер, а потом отправили в Гонконг на борту британской канонерской лодки. В этой колонии его посетил местный японский консул и пригласил пожить в Японии. Если воспользоваться словами Кана, в Токио «с почтением относились к стремлению создать Великую Восточную Азию». В скором времени Дикий Лис прибыл на Японские острова.