— Конечно. А ты не знала?

— Ненормальные… Длинная «элизобетонная» дура в очках. И нос у меня толстый. Если бы не очки, все видели бы, какая это груша…

— При чем здесь нос и очки! — с печальным оживлением заспорил Вашек. — Нос у тебя нормальный, и очки тебе идут. И никакая ты не длинная, а… такая. Пропорциональная…

Полагалось возмутиться и пообещать: «Вот как дам по шее, будет тебе «пропорциональная»!» Но Белка надула губы и выговорила:

— У русалок, между прочим, хвосты, а не ноги. Хвост, наверно, с селедки лепить собираешься?

— Да не будет хвоста, я тебя… то есть ее… с ногами, как есть!

— И… — Белка сердито зарделась опять, но надо было доводить разговор до конца. — Русалки же… они же без одежды. Ты соображаешь?

— Но ты же будешь в купальнике!

— Но когда вылепишь-то… на ней-то купальника ведь не будет! Так?

— Будет! Все будет! И очки. И книга!.. Это же не то что настоящая русалка, а просто девчонка… девочка! Пилит на камне у воды и читает. Я даже название придумал: «Русалка из шестого «Б»…

— Если вылепишь похоже, меня узнают… и тогда что?

— И тогда что? — уже сердито отозвался Вашек. — Здесь же нет ничего… плохого. Это же искусство, вот и все. То есть у меня еще не настоящее искусство… но… девочка на озере, что здесь такого?

— И очки сделаешь? — неловко спросила Белка. И с ужасом поняла, что, кажется, сдается.

— Конечно, — уже твердо сказал Вашек (а негодный Сега радостно прислушивался издалека).

— Все догадаются…

— Ну и что?

Да, видно было, что в мыслях у него нет ничего такого. Страшновато было Белке, но… обидеть Вашека — это еще хуже. И, по правде говоря, любопытно стало: что получится?

Белка спросила насмешливо-деловито:

— И как ты это мыслишь? Я сижу у тебя дома в купальнике, ты лепишь, как этот… как Торвальдсен, друг Андерсена, тут приходят родители…

— Ну и приходят, ну и что?.. Да и не надо дома! Вот нальют на Дворах бассейн, все купаться начнут, и тогда я… сяду в уголке незаметно…

— Ага! А за спиной у тебя зрители-советчики… Глядят то на меня, то на твою работу, обсуждают…

— Я же говорю: незаметно…

Что было делать? Надув губы, Белка сказала:

— Хорошо, когда нальют бассейн, поглядим…

— Значит, согласна?

— Ну ладно, ладно… — Когда наполнят бассейн, было неизвестно.

Главный институтский сторож и дворник дядя Капа (Капитолин Митрич) был человек с уклончивым характером. На вопросы, когда в бассейне будет вода, он раз за разом отделывался любимой фразой: «Как только, так в сей же час…» А если на него нажимали, упоминал снова таинственные «воздушные пробки» в трубах… Но были у дяди Капы и хорошие свойства. Никогда не кричал на ребят, не мешал играть, где вздумается, и даже не запрещал вечерние костры.

Эти костры на укромных площадках разжигали студенты — те, что остались в институте на летнюю практику. По вечерам парни и девчата собирались у небольших оранжевых огоньков с гитарами, пели то дурашливые, то душещипательные песни (называлось «студенческий фольклор»). Например, такие:

И припев:

Когда подходили ребята, студенты охотно раздвигались, давали место. Иногда предлагали:

— Ну что, маэстры, «спиваем» вместе?

«Маэстрами» были Юрчик, Сега, Аленка (пока не уехала), Дашутка и Славик Ягницкий (в самом деле солист детского хора). Славик шепотом предупреждал: «Только не войте, как голодные коты на помойке… То есть я хотел сказать, держите правильную тональность…» Никто и не выл, все пели чисто и правильно. Чаще всего начинали с хорошей такой, немного печальной песни о дальних морях.

Иногда кто-нибудь из иронично настроенных парней замечал:

— Несовременно поем, коллеги. Не вписываемся в эпоху…

Но другие отвечали, что шла бы она, эпоха, «туда, куда мы думаем».

— Ну-ка, Славик, давай про марсианские степи.

И Славик, переждав гитарное вступление, тонко заводил:

И народ негромко подхватывал:

Случалось, что к огоньку бесшумно выходила Луиза, а за ней появлялся профессор Рекордарский. Профессора обрадованно пускали в круг, Луизу кто-нибудь подхватывал на руки. Валерий Эдуардович смущенно объяснял:

— Пошла опять из дома на ночь глядя, я за ней: «Ты куда?» А она сюда, к огоньку. Любит компанию… Но любит, негодница, и бродить сама по себе.

— Кошки, они такие, — соглашался народ. — Как у Киплинга… Валерий Эдуардыч, хотите печеную картошку?

— Не откажусь… Благодарствую.

Один за другим начинали стрекотать и наигрывать всякую музыку мобильники — подвешенные на шеях и спрятанные в карманах. Родители интересовались: «Где вас носит нелегкая? Марш домой!» — «Да ну, еще не поздно! Ма-а, еще полчасика!..»

«Бум-ква-ква! Бум-ква-ква!» — звучала в непонятном отдалении мелодия лягушачьего вальса. Сильно пахло лебедой, лопухами, тополиными листьями и остывающими кирпичами стен. Искры летели в светлое, не поддающееся ночи небо. Расходиться не хотелось.

Иногда появлялся из кленовой чащи дядя Капа. Останавливался за спинами, дослушивал очередную песню, потом говорил со служебной строгостью: