Вадим осторожно повернул Костю за плечи.

— Вот, смотри…

Справа на выступе стены висел образ Богоматери с Младенцем (такой же, только очень маленький, стоял на полке в комнате у Эммы, новой отцовской жены, среди флакончиков и шкатулок). Ниже иконы белел бумажный лист с крупными печатными словами: «Братья и сестры! Наша община помогает клинике, где лежат дети с онкологическими заболеваниями. Пожертвуйте на их излечение». Прямо на полу стоял клепаный железный сундук с прорезью в плоской крышке.

— В той больнице несколько десятков девочек и пацанов, — сказал Вадим вполголоса. — Некоторые совсем крохи. Многие могут не дожить до твоего возраста. Постоянно не хватает лекарств…

Костя вспомнил, что когда-то видел эту (или похожую) больницу в Новостях. Стриженные наголо малыши с шеями-стебельками, в мятых сизых пижамках… Тогда он посмотрел, поморщился и забыл. Сейчас это выскочило в памяти снова. И вспомнилось, что некоторые ребятишки были жизнерадостны, улыбались. Не знали?..

Костя начал суетливо вытаскивать из кармана скомканные банкноты, одну за другой толкал их в темную щель. Отец Сергий, видимо, разглядел, какие это деньги. Качнулся, хотел сказать что-то.

— Все в норме, — остановил Вадим. — Я потом объясню…

Отец Сергий положил легкую ладонь Косте на голову.

— Господь не оставит тебя, мальчик…

Костя замер, боясь шевельнуть головой. Вадим сказал:

— Костя у нас неверующий. По крайней мере, он сам так думает…

— Все равно Господь не оставит, — вздохнул священник.

Уже у машины Костя оглянулся, снова посмотрел на церковь. На большую икону, что висела выше входа. Спросил у молодого отца Сергия:

— Это Иисус Христос?

— Да, это наш Спаситель.

— У него книга, а на ней слова. Отсюда не разглядеть. Что там написано?

— Там написано: «Заповедь новую даю вам. Да любите друг друга»…

— Разве она новая? — неловко сказал Костя.

— Новая была две тысячи лет назад, когда Спаситель произнес эти слова. С той поры стала вечная.

— Не получится, — насупленно и даже виновато проговорил Костя. — Разве можно любить всех?

Он стоял у дверцы, опустив голову, но заметил, как Вадим быстро посмотрел на отца Сергия. Тот кивнул без удивления:

— Давний вопрос. Но любить — это ведь не значит целоваться-обниматься. Надо стараться никому не делать зла и помогать людям по мере сил. Как ты сегодня… Ты, Костик, если хочешь заходи как-нибудь, поговорим…

Костя не знал, что ответить, поэтому неловко кивнул и полез в машину.

А когда выехали из аллеи, он попросил:

— Останови. Я пройдусь пешком. Тут ведь недалеко…

Вадим не спорил. Сказал:

— Ну, смотри…

— Я смотрю… — Костя толкнул ногой чехол ракетки.

— Шарик при тебе?

Костя хлопнул по груди (и опять ощутил в кармане конька).

— Гуляй, — разрешил Вадим. — А я тогда вернусь к Сереже, есть еще дело… Кстати, мы служили на одном корабле, он был радистом…

Вадим уехал, а Костя свернул в переулок, показавшийся ему знакомым. Он думал, что выйдет на Институтскую улицу. Но оказался почему-то среди кирпичных стен с редкими окнами, а потом на незнакомой узкой площади, посреди которой торчала странная треугольная штука. «Ну, дела!..»

Было безлюдно. «Дзын-нь», — тихонько отдалось в ушах и, казалось, качнулся воздух. Наверно, это от жары…

Справа виднелись красные старинные здания, слева пестрые магазинчики и мастерские, впереди поднималась над вытянутым двухэажным домом зубчатая башня. Башня была, кажется, знакомая. «Значит, там улица Рылеева…»

Костя зашагал по дышащей теплом брусчатке с торчащей из щелей травой и желтым мелкоцветьем.

Из-за треугольного сооружения («Это же солнечные часы!») вышли навстречу трое: два мальчишки и девочка.

— Костя! — сразу сказала девочка.

А мальчишки ничего не сказали, но смотрели по-хорошему, без подозрительности и вредности. Один был ростом с Костю, другой пониже и очень тонкий — красный трикотаж висел на нем, как флажок в безветрие. А белые волосы — такие легкие, что шевелились в поднимавшемся от нагретых камней воздухе.

— Мальчики, это Костя, — сказала Белка спутникам. А Косте: — Это Вашек и Сёга… Ты как здесь оказался?

— Да случайно… Ходил по одному делу… к знакомым. Хотел сократить обратный путь и забрел сюда. Сроду здесь не бывал. Странное какое-то место…

— Здесь хорошее место, — строго сказал белоголовый Сёга. А Вашек опять ничего не сказал, но Косте показалось, что он смотрит с ожиданием. Наверно, братья знали уже, что он не просто Костя, а Костя Рытвин.

И тогда он толкнул ногой чехол и досадливо сообщил:

— Я говорил с отцом про больницу. Но никакого прока. Непрошибаемо это…

Старший из братьев Горватовых кивнул. С пониманием. Этого, мол, следовало ожидать, ты не виноват. А Сёга пристально смотрел Косте в грудь, на карман.

— Да, вот! — спохватился Костя, выдернул тяжелого костяного конька. Протянул его Сёге на ладони. — Это ты собираешь лошадок?

Сёга засветился, как включенный торшер…

Валерий Эдуардович Рекордарский — профессор-доктор, высший магистр, академик, член всяких ученых комитетов, советов и обществ, автор многих научных статей и книг — знал про себя (подобно древнему философу Сократу), что он большой невежда. По крайней мере, в области альтернативной физики и математики аномальных пространств — той области, где он считался ведущим специалистом. Валерий Эдуардович признавался себе, что не понимает в этих проблемах почти ничего. Слегка утешало его лишь то, что другие понимали еще меньше. А если и не меньше (как, например, Иннокентий Пятеркин, известный под псевдонимом Тю-па), то все равно бестолковее. В силу недостатка опыта и классификаторской практики эти специалисты, как правило, не могли привести свои знания, наблюдения и опыты в систему. А высший магистр кое-что мог. Это и создало ему недосягаемый авторитет.

Например, он все-таки сумел неопровержимо доказать существование четвертого вектора, который вместе с тремя другими активизировал на данном участке планеты очередное аномальное пространство. Мало того, профессор установил, что вектор этот на линейном протяжении в плоскости ABC/Rn совпадает с меридианальным вектором С. и Я. Скицыных, что само по себе уже было сенсацией.

Однако что это давало в итоге? И источник, и природа вектора оставались неизвестными. Был ли он «струной», возникшей в результате резонанса каких-то неведомых энергий с меридианом Кристалла (упоминание о котором в официальных академических кругах до сих пор считалось ересью), или лучевым сигналом, направленным из неведомой точки антимира? «А холера его знает» — как любит выражаться восьмилетний обитатель Институтских дворов, очень воспитанный Славик Ягницкий.