Вот беглый мэр Москвы – видите? Прежде вы никогда бы не оказались рядом с ним, а сегодня можете пожать ему руку. Да, изгнали из отечества, подозревают в мздоимстве, иные говорят, что супруга нажила миллиарды не вполне законно. Он стоически переносит клевету и участвует в веселой тризне по русской демократии, подпевает куплетисту.

Вот и нефтяник Леонид Лесин, объявленный в международный розыск за заказные убийства – хотя всем понятно, что мэр Нижневартовска просто застрелился, выпустив две пули в затылок. Вот менеджер «Росвооружения» господин Кессонов, и он присоединил свой баритон к разоблачительным куплетам. А вот и владелец обанкроченного банка «Держава», оказавшийся в Лондоне с миллиардом фунтов! Вот эстрадный актер Коконов, он пришел на концерт об руку с журналистом Сиповским, они специально прилетели из снежной Москвы. Здесь им не надо скрывать чувств, друзья целуют друг друга в порыве радости – в Лондоне ханжеское обвинение не грозит. В зал входили знаменитости: Чичваркин, Гуцериев, Березовский, Малкин. За каждым именем – своя история, свой персональный fun.

Публика не понаслышке знала реалии бывшего «совка» (так называли Советский Союз) – любая из сиющих дам могла рассказать о бедной юности.

– Лариса, никогда не забуду эти чудовищные обои!

– А макароны? Помнишь, Ириша, советские серые макароны?

– А вот это, как это? Ларка, ты должна помнить! Тушенка? Да, тушенка!

– Ириш, если честно, иногда скучаю по всему этому.

Здесь противоречий не было, все ненавидели социализм и презирали анчоусов – Ройтман видел, что слово его нужно людям. Здесь протест против чиновных привилегий был понятен – эти люди не нуждались в мигалках, их «Бентли» узнавали и без мигалок.

В задних рядах теснилось ополчение: приживалы и правозащитники. Нынче у каждого уважающего себя олигарха имелся свой правозащитник – подобно тому как имелся свой дантист, свой адвокат и свой повар. Правозащитники ценились выше поваров, но несколько ниже футболистов. Вместе с хозяевами и приживалами штатные правозащитники посещали концерты и футбольные матчи, оживляли ресторанный разговор диссидентской лексикой, за десертом боролись с режимом.

– Вот, Роман Аркадьевич, покушайте – свежайшие… А Сталин был тиран!

– Вот, Прохор Федорович, понюхайте – букет исключительный… Но может вернуться тридцать седьмой год!

И хозяева значительно кивали; они любили, когда им напоминали про сталинские преступления. Хозяева знали: что бы ни сделали они со страной, какого бы размера кусок ни откусили от дряблого тела Родины – это все равно будет благом по отношению к тому злу, которое причинили стране большевики. И всякий мародер гордился тем, что он лишь обирает труп Родины; убийца не он, он просто пришел поживиться.

Сторонний наблюдатель диву давался: для чего правозащитники богачам – ведь права миллиардеров неколебимы. Но главная роль правозащитника в ином. Прежде всего следовало защитить самосознание хозяев. Следовало ежечасно напоминать: в бедах народных виноваты не мародеры, а те, кто затеял войны и революции, – мародеры же действуют по обстоятельствам: выдирают золотые зубы, снимают с павших сапоги.

Первая заповедь мародера гласит: виноваты тираны – мы лишь убираем поле боя.

Поле боя убрали чисто.

Сегодня прилипалы передавали богачам букеты – чтобы те швыряли лилии и орхидеи на сцену. Ройтман погружал нос в цветы, но пряных ароматов не чувствовал – у него был насморк. Правозащитники из зала задавали вопросы:

– Вы к нам надолго?

– Завтра в Москву, столица ждет, – сказал и подумал: хорошо бы поскорее.

– А что тиран? Затаился и не высовывается?

– Полагаю, ему есть над чем подумать, – сказал Ройтман.

– Нашли спрятанные дворцы?

– Ищут!

– Скоро ли победа?

– Борьба предстоит серьезная. Помните про Веймарскую республику? – сказал, и тут же зал взорвался репликами:

– Да! Да! Новый Гитлер!

– Нет, Сталин!

– Хочет восстановить империю!

– Помните, что Бжезинский сказал? Если русские настолько глупы, что попробуют восстановить империю, они нарвутся на такие конфликты, что Чечня и Афганистан покажутся пикником!

– К сожалению, хватает горе-патриотов!

– Тиран сделал ставку на патриотизм.

– У «империи зла» шансов нет.

– Россия – это лишняя страна.

– А я скучаю по гречневой каше!

– Но без тиранов!

В этом зале у тирана и чиновной камарильи не было шансов на поддержку.

Ройтман тяжело дышал, ему было холодно, он хотел домой.

– Еще стихов!

– Почитайте нам Бродского! – кричала из ложи Лариса Губкина, искренняя женщина, и обиженно надувала губки. – Мы хотим слушать Бродского!

– Можешь Бродского? – спросил Пиганов.

Ройтман откашлялся и начал читать стихи.

Надо показать с порога, что на допрос явился не бесправный анчоус, но свободный гражданин.

Для подозреваемого специально готовят мизансцену: жесткий стул, конвоир за железной дверью, скрипучее перо протоколиста. Как доверчивый ребенок верит в сказочную декорацию, так и подозреваемый мигом проникается неотвратимостью фатума – если он сюда попал, значит, виновен. Бедолагу сажают под лампу, он покорно бубнит ответы: – Ваше имя? – Семен. – Фамилия? – Панчиков. – И пошло, и пошло! Подозреваемый низведен до положения автомата, он лишен воли. Затем говорят: подтверждаете вину? И автомат покорно кивает, он привык делать то, что велят. Стереотип следует сразу сломать.

Семен помнил своего собеседника, серого человечка в мятом пиджаке. Любопытно, как держится он у себя в кабинете? Вот и табличка: «Щербатов Петр Яковлевич, старший следователь».

– Разрешите?

Панчиков вошел в кабинет быстрой походкой делового человека, который дорожит временем. Допрос? Извольте, только быстро: мое время стоит дорого. У меня сегодня три деловые встречи и эксклюзивное интервью – вот что говорила его походка. Он бодро подошел к столу, оглянулся: а другого стула здесь нет? А то я на жестком, знаете ли, не люблю. Ах, вот как… Не держите мягкой мебели… На будущее мой совет: купите мебель помягче. Сел, ногу закинул на ногу и, не дожидаясь вопросов, сказал следователю прямо и просто:

– Хочу поберечь ваше время, уважаемый. И свое время поберегу. Итак, убили татарина Мухаммеда. Так вот, я не убивал! Еще вопросы имеются? Замечания? Просьбы? – Так и сказал: «Просьбы имеются?» – чтобы серый человечек почувствовал дистанцию.

– Конечно, – сказал серый человек, – просьбы имеются. Прошу вас, сядьте прямо, это государственное учреждение, а не кафе. Вы свидетель. Вопрос серьезный. Убийство. Надо уточнить, как вас зовут, год рождения. И отпечатки пальцев, будьте добры. Это уж так положено, – добавил он, словно извинялся.