«Дело в том, что железоделательные заводы в графствах по всей округе уничтожали лес в таких огромных масштабах, что быстро обнажили местность и постепенно расширяли земельную площадь, пригодную для вспашки. Тем временем жители отчасти своим упорным трудом, отчасти с помощью мергеля, превратили большое количество земли, бывшей под лесом и под кустарником, в пашню и в пастбища и теперь выращивают столько зерна, скота и вырабатывают столько сыра и масла, что их хватает не только для собственного потребления, но и для снабжения других графств». Тем временем по другую сторону Эйвона большие земельные пространства Фелдон а (некогда огромная пахотная область, снабжавшая зерном Бристоль) были запущены, отведены под траву, и население многочисленных деревень (по данным Гибсона) было сведено к небольшому числу пастухов; Гибсон считает, что причиной превращения пашни в пастбища в Фелдоне является то, что новые пахотные угодья, недавно образованные по другую сторону Эйвона, на месте, где прежде были обширные лесные массивы, оказались более плодородными. Таким образом, здесь, в обеих частях Уорикшира, мы имеем большое увеличение огороженных полей: к северо-западу – огораживание старого леса и кустарника, к юго-востоку – огораживание прежних открытых полей. Все это было совершено в эпоху Стюартов, причем без серьезных возражений, потому что протесты против огораживания, столь громкие в эпоху Тюдоров, по-видимому, уже прекратились.

Во времена Стюартов, несмотря на быстрый рост железоделательной промышленности, в Бирмингеме и к западу от него, в Черном крае [46], уголь и коксование еще не применялись в этом производстве. Однако углем пользовались при многих других процессах производства, и он сделался обычным топливом в жилых домах Лондона и во всех тех областях страны, к которым его легко можно было доставить водой. При таких условиях стюартовский период был свидетелем роста угольной промышленности, едва ли менее поразительного для этого раннего периода, чем второй этап ее развитии в самом начале XIX столетия – в век «угля и железа».

На протяжении всего XVII столетия уголь играл большую роль не только в увеличении национального богатства и подъеме благосостояния многих классов общества, но также и в развитии отрицательных черт промышленного переворота, отразившихся на жизни самих шахтеров. Их наниматели – «капиталисты» обращали мало внимания на них и еще меньше заботились об их бытовых и трудовых условиях. По мере того как шахты углублялись, шахтеры все больше времени проводили под землей и все больше и больше были изолированы от внешнего мира; все чаще и разрушительнее были взрывы вследствие скопления рудничного газа; в качестве подсобной силы все чаще и чаще использовался женский и детский труд. В Дареме и в Нортамберленде огромные союзы, охватывающие тысячи шахтеров и судовых команд угольных барж на реке Тайн, боролись без большого успеха за улучшение своего положения. В Шотландии рабочие каменноугольной промышленности были сведены на положение «крепостных», прикрепленных к работе в копях. В Англии этого сделать было нельзя, но положение этих рабочих и их семейств во многих отношениях было хуже, чем любого другого широкого слоя английского общества.

Но было много районов, в которые уголь не мог быть доставлен ни морем, ни по реке. В некоторых из этих районов вследствие уменьшения леса не хватало топлива для удовлетворения основных нужд – для отопления и приготовления пищи, и они оставались в таком положении до тех пор, пока уголь начали доставлять каждому потребителю на дом благодаря улучшенным дорогам, каналам и, наконец, в позднейшую эпоху – благодаря железным дорогам.

Так, в годы правления Вильгельма III отважная путешественница мисс Силия Фьеннс во время своей поездки по юго-западному району страны писала, что в Пенцансе ужин для нее «готовили на жаровне, в которую непрестанно подкладывался кустарник дрока, бывший единственным топливом для приготовления мясного обеда и печения хлеба», потому что корнуоллские леса исчезли, а французские каперы во время войны мешали доставке в южные корнуоллские порты угля из Уэльса. В Лестершире коровий навоз, который должен был бы удобрять поля, собирали и сушили для топлива.

Точно так же в 1695 году Гибсон в своем издании кемденовской «Британии», комментируя описание оксфордширских холмов, «покрытых лесом», сделанное этим елизаветинским исследователем старины, пишет: «Все здесь так сильно изменилось в результате последних гражданских войн, что немногие места, исключая Чилтерн, теперь могут соответствовать этому описанию». Так как в этой местности очень мало топлива, оно обычно продается на вес не только в Оксфорде, но и в других северных частях графства. Но в Оксфорде горожане и лица, принадлежащие к университетской корпорации, все же могли пользоваться для обогревания своих помещений и приготовления пищи углем, доставленным баржами по Темзе, «тогда как для городов в северных частях графства» недостаток топлива был более серьезным вопросом.

Угля не хватало даже для приготовления пищи, и поэтому в течение последующего столетия все более широким слоям рабочих семей приходилось питаться лишь хлебом с сыром; в зимние времена в жалких хижинах бедняков, надо полагать, было ужасно холодно. В тех частях страны, где между веком дерева и веком угля имелся временный разрыв, много страданий приходилось на долю бедняков и кое-какие неудобства на долю богатых. Но даже до появления шоссейных дорог уголь можно было бы доставлять в глубь страны по дорогой цене на далекие расстояния от угольных шахт, если бы обслуживание потребителей угля было хорошо организовано. Фьеннс описывает движение барж с «морским углем»: из Бристоля они шли вверх по реке через Бриджуотер к месту, находящемуся в трех милях от Тонтона, «где уголь выгружали из барж, засыпали в мешки и в них на вьючных лошадях доставляли в города и окрестные селения. За один раз каждая лошадь перевозила два бушеля, которые в месте разгрузки барж стоили 18 пенсов, а после доставки в Тонтон – уже два шиллинга. Дороги были забиты такими караванами вьючных лошадей, движущимися в обоих направлениях».

Рост Лондона (1600-1900)

Лондон в своем росте все больше и больше обгонял другие города, и после Реставрации это продолжалось непрерывно. Около 1700 года в столице проживало значительно больше десятой части всего населения Англии, достигшего пяти с половиной миллионов [47]. Бристоль и Норидж, по величине первые города после Лондона, насчитывали каждый по 30 тысяч жителей. Пропорционально шире была и торговля Лондона. В 1680 году таможенная портовая администрация Лондона обходилась в год в 20 тысяч фунтов стерлингов, Бристоля – 2 тысячи фунтов; Ньюкасла, Плимута и Гулля – по 900 фунтов стерлингов. Порт Ньюкасл жил за счет экспортаугля, причем три четверти этого экспорта приходилось на долю Лондона; Гулль расцвел благодаря охоте на китов и рыбному промыслу, а также благодаря своей роли главного гарнизонного города Северной Англии: Плимут, так же как огромный Бристоль и развивающийся Ливерпуль, стал процветать благодаря росту торговли с американскими колониями и своему значению как западной базы королевского флота.