И снова боровшиеся за выживание франки оказались предоставленными сами себе. Началась страшная миграция. Люди уезжали с побережья, с берегов рек, бросали долины, славившиеся своим плодородием. Они искали безопасности в горах и шли на восток. Беженцы забирали свои стада, переводили через Рейн и прятали в глуши Саксонии. В поисках убежища в горных замках сильных, властных сеньоров они опять теряли торговые морские пути.

Наступила всеобщая апатия. Городская жизнь зачахла повсеместно, кроме Северной Италии (бывшей Ломбардии). Говорили, что в Риме в промежуток с 870 по 1000 год не построили ни одного нового здания и не отремонтировали ни одного старого. Остров Париж был осажден и методично разграблен воинственными норманнами. И некому больше было защитить христиан. Монашеские обители, в которых едва теплилась жизнь, надеялись обрести спасение только после смерти. В этой всеобщей неразберихе казалось, что знакомый мир движется к своему концу, который должен наступить в год 1000-й от Рождества Христова.

В этот период бездействия и междуцарствия память о Шарлемане померкла и изменилась. Образ «неутомимого короля», который никогда не отчаивался, превратился в образ владыки христиан, охранявшего свой народ. Если прибегнуть к аналогии, его век можно сравнить с веком просвещенного мира и спокойствия.

Более того, путем какой-то трансформации желаний и стремлений имя Шарлеманя вселило надежду в весь просвещенный христианский народ. По мере увеличения его страданий росли его вера и надежда.

Подошел к концу IX век, и что-то необычайное произошло с памятью о Шарлемане. Шла гражданская война, периодически совершали набеги варвары, и в результате большая часть его родины, начиная от Луары и заканчивая Рейном, была разорена. И потому очень мало сохранилось записей, построек, традиционных обрядов. Наставники и «монахи в капюшонах» бежали из древних римских городов на восток. По иронии судьбы, множество франкских дворян пересекали Рейн и обосновывались в прежней Саксонии, которая более не представляла собой опасности. Монастырские обители старой Восточной марки от Фульды до монастыря Святого Галла превратились в новые центры выживания.

Этот исход оказал решающее воздействие на воспоминания о Шарлемане. В памяти большинства людей стерлись черты реально существовавшего человека. Вместе с переселенцами на новые территории прибывали сказки о легендарном короле. Драгоценные книги и реликвии, вывезенные из опасной долины Рейна, где-нибудь в другом месте становились свидетельством идеализированного образа владыки христиан.

В течение жизни последующих бедствующих поколений о Шарлемане мало писали. Воспоминания о нем жили, если можно так выразиться, подспудно. Но они сохранились, переходя из поколения в поколение вместе с охотничьими байками и песнями. Монахи в Фульде, наблюдая за звездами, называли Большую Медведицу Karl swagen – «Телегой Карла». Владельцы постоялых дворов в Пиренеях показывали каменный крест и утверждали, что он принадлежал Шарлеманю. Охотники в Альпах рассказывали о том, как появился белый олень, чтобы указать Шарлеманю путь на восток.

В Венеции, которую он пытался покорить, в памяти людей он стал святым пророком, охраняющим город. Венецианцы рассказывали, что Шарлемань, проезжая в тех местах, остановился, метнул тяжелое копье в зеленую пучину вод и заявил:

– Так же верно, как то, что никто из нас не увидит больше этого копья, так и ваших врагов всегда будет поражать гнев Господень.

Распространившаяся подобным образом благодаря рассказчикам легенд память о Шарлемане пустила корни во многих землях. Пересаженная на другую почву, она начала склоняться к образу щедрого великодушного монарха, владыки мира. В Саксонии, ставшей средоточием германской мощи, она претерпела довольно своеобразные изменения. Тевтоны в X веке, похоже, вспоминали о нем в первую очередь как о создателе законов, а уже потом как о короле-миссионере, принесшем им христианство. Разве не доказывали это его многочисленные замечательные деревянные церкви?

Разве не свидетельствовали украшенные цветными рисунками книги, золотые изделия и редкие резные изображения на кости о величии его правления? Когда восточные германцы стали оказывать настоящее сопротивление норманнам и венграм, их новые короли, Оттоны, выросли в Саксонии со смешанными представлениями о Шарлемане. Они не могли считать его полностью своим, но и обойтись без него они тоже не могли. Поэтому они признали его первым императором их Тевтонской империи. Оттон I копировал празднества Шарлеманя и сам себя короновал в отстроенной церкви в Ахене. Более того, затем он добился коронации не где-нибудь, а в далеком Риме, как возродитель, после Шарлеманя, Римской империи. (Чего, кстати, Шарлемань и не пытался сделать.)

Признав Шарлеманя монархом-миссионером и почтив его как основателя их «империи» (которая впоследствии приобрела бессмысленное название Священной Римской империи), германцы стали считать его святым, поддерживавшим связь с Небесами, с помощью архангела Гавриила в качестве посланца.

К тому времени легендарный Шарлемань приобрел настоящую мощь и силу в умах людей.

Мир, испытавший немало потрясений, тем не менее не рухнул в 1000 году. Христианская Европа обрела новую живучесть, а легендарный Шарлемань также обрел новую сущность.

Подобно невидимому року, он сопровождал паломников в их путешествии к гробницам, по всем маршрутам пилигримов, на которых монастыри и постоялые дворы желали получить мзду с помощью чудес и священных реликвий. Какое еще чудо могло возбудить подобные толпы, если не владыка христиан, проповедующий истину? Какая реликвия могла быть более желанной, чем клочок письма, написанный рукой самого Шарлеманя, или обрывок его одежды?

Проход через Пиренеи получил название «дороги франков». (На самом деле этот путь паломников не пролегал через довольно неглубокое ущелье, называвшееся Ронсевалем.) Каждая походная стоянка лихорадочно оживляла в памяти образ Шарлеманя как самого непорочного паломника и самого могущественного монарха на всем пути от самого берега наводящего ужас океана и до самой гробницы святого Иакова Компостельского. Разве не был там Шарлемань, когда освободил Испанию, исключая Сарагосу, от язычников сарацин? Правда, этот великий путешественник не смог пересечь океан. (Воспоминание о том, что океан преградил ему путь, надолго отложилось в памяти людей.)

На дорогах Бургундии в церквях лелеяли бесценные реликвии – капли крови Господней, дарованной Шарлеманю, как утверждали монахи, патриархом Иерусалима. (Сомнительно все же, что Шарлемань сам побывал в Иерусалиме, но похоже, он путешествовал в Константинополь, чтобы попросить совета у повелителя Востока, как защитить себя от язычников.)

Когда поэты Прованса слагали песни, они услаждали своих слушателей рассказами о деяниях Шарлеманя, владыки христиан и воина Господа. И их аудитория требовала все больше рассказов о нем. На острове Париж с восторгом повествовали о том, как Шарлемань вершил суд на скале Монпарнас и освящал церковь Святой Женевьевы.

Когда эти песни переросли в великие гимны обновленной Франции, Шарлемань предстал в них в образе счастливого монарха самой прекрасной страны на свете – «единственный великий король Франции». Разве не был он предан добродетельному святому Дени с самого детства? Всю свою жизнь он трудился на благо прекрасной Франции. Во время его правления все считали, что границы милой Франции распространяются далеко за пределы мрачных Арденн, заснеженных перевалов Альп и до страны гуннов, далеких Карпат.