Отряд продолжал путь, и, наконец, горизонт обозначился тёмным частоколом крепостной стены, четко отделяющей белоснежную равнину от акварели голубого неба. Золотые купола церкви сияли на фоне бездонной лазури, а над укрытыми снежными шапками домами струился сизый дымок.

Почуяв близость человеческого жилища, лошади сами прибавили шаг, и вскоре путники въехали в городские ворота. Минуя центральную улицу, Левашов повернул коня к церкви и, остановившись у массивных дверей, помог Таяне выбраться из саней. Перекрестившись, оба переступили порог храма. Растеряно косясь на Евсея, девушка робко прислушивалась к звукам своих шагов, эхом разносящихся под величественным куполом. Навстречу знатному прихожанину незамедлительно вышел священник, но Левашов, желая переговорить с ним наедине, отошёл в сторонку. Услышав, чего от него хочет князь, священнослужитель заартачился:

– Евсей Фёдорович! Помилуй, но разве ж так можно? – осуждающе зашептал он. – На девке безродной жениться! Конечно, власти у тебя много, но негоже тебе себя забывать. Она ж холопка твоя! Не по-божески это.

– И где это в писании сказано, что князь не может простую девушку в жёны взять? – нахмурился Левашов. – Разве не говорится там, что все люди перед богом едины?

– Так-то оно так… Перед богом, может, все и равны, но не могу я против законов человечьих идти.

– Так ты кому служишь, отец Онуфрий? Богу или людям? – строго взглянул князь.

– И богу, и людям. И люди такое осудят, – поспешил с ответом священник.

– Тогда я склонен думать, что не бог создал человека, а человек бога, – сердито прищурился Евсей.

– Ты что ж такое говоришь, княже?! – вылупил глаза отец Онуфрий, но тут же сурово сдвинул брови. – В боге усомниться удумал?

– Если ты сам законов людских больше божьего повеления боишься? – перебил попа Левашов.

Священник несколько замялся, но продолжил увещевания:

– Сам подумай, а что батюшка твой на такое скажет? Как пить дать, разгневается Фёдор Петрович, – предупредил он.

– А это уже не твоя забота, – фыркнул Евсей и решил по-другому умаслить священнослужителя. – Ты, отец Онуфрий, сказывал, будто тебе крышу на доме подлатать надобно, да и колокольня ремонта требует? Вот хотел тебе пожертвование внести, – смиренно намекнул Левашов.

Поп искоса взглянул на князя.

– Так слов нет, то дело благое…

– Вот и я думаю, что благое. Неужто господь не простит мне и невесте моей прегрешения наши? Тем более и дитя невинное может вне брака на свет появиться. А с людьми я сам как-нибудь разберусь…

– Дитё должно расти в законе божьем и в благости, – задумчиво проронил священник. – Ну что с вами делать… Господь милостив, и милость его не имеет границ, – сдался он и согласился провести все необходимые таинству обряды.

– Ну, тогда и нас обвенчай, отец Онуфрий, – подошёл Прохор.

Оглядев боярина и скромно стоящую рядом с ним Пелагею, батюшка озадаченно крякнул и лишь махнул рукой.

– Бог с вами, и вас обвенчаю.

Не откладывая, обе пары исповедались. Последней священник принял Таяну, но таинство затянулось, и Левашов только удивлялся, в чём так долго могла каяться девушка? Наконец в дверях церкви показался явно взволнованный отец Онуфрий и Таяна. Лично проводив девушку до саней, он ещё раз перекрестил прихожан и на прощание напомнил:

– Да! И кольца найдите! Без колец венчание проводить не буду!

Исполнив задуманное, процессия направилась к княжескому дому.

– И где же кольца-то раздобыть? – нахмурился Прохор.

– Сейчас нашего кузнеца озадачим, и к утру всё готово будет, – успокоил Евсей дядьку.

Не успел отряд войти в ворота, как им навстречу высыпала вся дворовая челядь, а тиун, встречая хозяина, уже ждал на крыльце с хлебом-солью.

– И откуда же вы узнали, Михаил Никитич? – удивлённо взглянул князь на посадника.

– Это вон у него спроси, – кивнул тиун на жалобно скулящего Грома, еле сдерживаемого псарём.

– Он тебя, Евсей Фёдорович, за версту учуял, – улыбнулся слуга. – Словно чумной залаял да заскакал. Дворовые ребятишки не успели весть принести, как я смекнул, что наш князь недалече, – пояснил псарь.

Гром всё же вырвался из рук холопа и кинулся навстречу Евсею. Восторженно подпрыгнув возле коня на добрых два аршина63, пёс, выказав хозяину бурную радость и преданность, в следующий момент кинулся к саням с женщинами и, положив передние лапы на перекладину, норовил лизнуть лицо Таяны.

– Громушка! – пытаясь увернуться от собачьих ласк, смеялась девушка. – Я тоже по тебе соскучилась.

– Вот неслух! А ну иди на место! – нахмурился Прохор, и псарь, подбежав, вновь ухватил собаку за ошейник и потащил к загону.

Всадники спешились и направились в дом. Преступив порог, Таяна совсем растерялась и лишь неуверенно оглядывалась под любопытными взглядами слуг.

– Что встали? Кланяйтесь, как подобает, хозяйке своей, – грозно взглянул на челядь Левашов, и дворовые, изумлённо переглянувшись, поспешили исполнить приказание господина. Заметив среди слуг жену ключника, Евсей дал наказ: – Отведи девицу в горницу да к завтрашнему дню всё для венчания подготовь.

Услышав слова князя, ключница, покосившись на живот «девицы», еле заметно усмехнулась, но язвить благоразумно не посмела, а только взметнула руками:

– Да как же я к завтрашнему дню-то успею?

– А ты успей, Антонина Тихоновна, – холодно прищурился Евсей и прошёл в светлицу. – Да! И не смейте мне языками трепать, – обернувшись, предупредил он, и женщина, отдавая распоряжения челяди, засуетилась.

Дворовые девки, зашуршав сарафанами, на ходу опасливо перешёптывались.

– Это как же? Невесту в доме жениха готовить?! – фыркнула одна.

– Да и невеста уже на сносях, – хихикнула другая.

– Знаю я её… Говорят, Таянка эта – ведьма лесная! – зашептала третья.

– Похоже на то… Не иначе околдовала нашего князя!

– Тише вы! А то, как глянет – и ни один парень больше не глянет и не посватается, – испугалась четвёртая.

– Ой, а что же батюшка Евсея Фёдоровича-то скажет?

– Цыц вы, сороки! – прикрикнула ключница. – Пока князь вам языки-то не укоротил, – пригрозила она, и девушки притихли.

От неожиданно свалившихся на неё перемен Таяна находилась, словно во сне. Женщины отвели её в баню, помыли, расчесали, обрядили, но девушка кожей чувствовала, как насторожено челядь поглядывает в её сторону.

Наконец, оставшись одна, Таяна растянулась на пуховой перине. Суматошные мысли блуждали в её голове, и невольные воспоминания, заставляя сердце дрожать, долго не позволяли уснуть.