Стыдясь своего неприглядного вида, Таяна ощущала неловкость и, опустив голову, старалась прикрыть руками огромный живот. Княжич молчал. Расценив его молчание по-своему, она горестно подумала: «Ничего удивительного, что он здесь… Его жена – племянница Залевского. Вот Евсей и приехал на суд. Наверное, и оберег мой уже вернул пану», – предположила девушка и тихо проронила:

– Меня на днях повесят или дождутся, когда ребёнок появится на свет? – Таяна ждала ответа, но Евсей, не понимая, о чём она ведёт речь, продолжал ошарашено пялиться на её живот, и девушка тяжело вздохнула. – Хотя, наверное, лучше стразу… Какая у него будет жизнь без матери?

До Левашова, наконец, дошёл смысл сказанных слов, и сердце, взметнувшись в груди, растеклось по телу болью. Судорожно глотнув воздуха, он выдохнул:

– Да что ты такое говоришь? – и в мгновение оказавшись у ног Таяны, упал на колени. – Никому я тебя не отдам! – горячо воскликнул Евсей и тут же поправился: – Вас не отдам! – и обхватив руками располневший стан, прильнул щекой к её животу и повинился: – Прости, что сразу не поверил, не защитил…

– А как же твоя жена? – растерялась Таяна.

– Нет никакой жены! Прогнал я Божену! Заставил признаться во всём и к пану Залевскому отправил. Я ж всё это время тебя искал и сюда за тобой приехал! Птаха моя, – прошептал Левашов и, не удержавшись, прильнул к губам любимой, но тут в проёме появился Прохор:

– Евсей Фёдорович, торопиться надобно! Не ровен час – пан вернётся, или из слуг заметит кто.

– Идём! – тут же поднялся Евсей и, накинув шубку, помог девушке одеться.

Таяна даже охнуть не успела, как княжич, подхватив её на руки, уже потащил по коридорам. За воротами дома уже ожидали сани, с восседающей в них Пелагеей. Аккуратно погрузив драгоценную ношу рядом со знахаркой, Левашов велел трогать. Стрельцы тут же вскочили на коней, и отряд поспешил покинуть город. Встревожено взглянув на приёмную дочь, ведунья поинтересовалась:

– С тобой всё в порядке, горлица моя?

– Всё хорошо, Пелагеюшка, – в ответ слабо улыбнулась Таяна.

Всё ещё не в силах поверить, что Евсей, рискуя жизнью, приехал за ней, девушка во все глаза смотрела на него, и он, встречаясь с Таяной взглядом, ободряюще улыбался.

Совсем скоро они выехали за пределы Вязьмы, но Левашов не собирался возвращаться в Москву, а повернул на лесную дорогу, ведущую в сторону его вотчины. Желая как можно скорее оказаться подальше от пана Залевского, отряд торопился и, несмотря на ночь, упорно мчался вперёд. Над уснувшей равниной величественно парила полная луна, благосклонно указывая путникам дорогу.

Заливая окрестности мягким светом, ночное светило окрашивало снежную парчу чарующими оттенками, и девственный лес, горделиво взирая на забредших в его владение поздних гостей, словно хвастался своими несметными богатствами. Земля, покрытая лиловыми мехами, поблёскивала слабыми всполохами драгоценных камней, будто сам сказочный козлик, пробежав меж деревьев, раскидал россыпи фиолетовых аметистов, голубых сапфиров, перламутровых жемчугов да роскошных бриллиантов. Одетые в сизые шубки сосны и ели отбрасывали глубокие тени, заботливо укутывая нижние ветви лохматого лапника тёмным роскошным бархатом. Стройные берёзы, взметнув в черноту неба хрустальные заиндевевшие верхушки, замерли, и на их изящных ветвях примостились гирлянды звёзд. Лукаво перемигиваясь между собой и прекрасной луной, звёзды сияли в бездонной вышине, но белолицая красавица, не обращала внимания на сверкающих подруг, а задумчиво взирала на людей. Вокруг царило торжественное безмолвие, лишь скрип морозного снега под копытами коней и полозьями саней нарушал звенящую тишину, да далёкие уханья филина разносились в ночи.

Таяна некоторое время любовалась сказочной красотой зимнего леса, но вскоре монотонный бег укачал девушку, и она задремала. Проснулась Таяна, когда уже рассвело, и солнце, весело искрясь в белоснежных снегах, слепило глаза. Отряд ненадолго остановился передохнуть и снова тронулся в путь.

Весь день Прохор недоумённо косился на девушку и, наконец не выдержав, спросил у племянника:

– Евсей, что-то я не пойму. Девчонка никак поправилась?

Услышав его слова, Пелагея насмешливо хмыкнула:

– Прохор, ты что, слепой был, когда прихватил нас? Неужто сразу не заметил? Или от радости, что преступницу поймал так глаза застило? – покачала головой знахарка.

Мужчина насупился.

– Да думал просто шубка такая широкая у неё, – виновато промямлил Долматов и, растерянно взглянув на Евсея, воскликнул: – Это что ж, твой что ли?

– Ты будешь сомневаться? – сурово нахмурился Левашов.

– Да что ты! – заулыбался дядька. – Ну, князюшка, ну мастак! – похвалил он, но вдруг сделавшись серьёзным, поинтересовался: – И что ты теперь намерен делать?

Немного помолчав, Евсей ответил:

– Как до Хлепени доберёмся, в тот же день исповедуемся и причастимся, а там и обвенчаемся. Как раз до поста успеем.

– И отца не убоишься?! – с опаской взглянул Прохор. – А как проклянёт и наследства лишит?

– Сам говорил: нет хуже тоски, чем без любимой жить. А тут ещё такое дело, – улыбнулся Евсей, намекая на скорое появление ребёнка. – А наследство… – задумался княжич. – Мне и моего удела хватит.

– Слушай, Евсей, а как в церковной книге девицу записывать будут? Никто ж толком не знает родичей её. Так и решишься брать невесту без роду без племени?

– Да, это не мешало бы выяснить… – согласился Левашов. – Только вот как? Когда церковь разграбили, супостаты все книги пожгли. Ничего не осталось. По слухам, отец Таяны ключником князя Засекина был.

– Стало быть и девка холопка, – насторожился Прохор. – Где ж это видано, чтобы князь на холопке женился?

– Прежде надо выяснить: может, отец её в ключники по закупу62 пошёл?

– Так особой разницы нет. Конечно, ключник – первый человек на княжьем дворе и даже может собственных холопов иметь, но всё же не боярского он рода.

– И что с того?

– Ох, навлечёшь ты на свою голову опалу, – только покачал головой Долматов.

– Мне плевать! – упрямо фыркнул Евсей. – Я от своего не отступлюсь!

Новый день радовал по-весеннему ярким солнцем, и снег, искрясь и переливаясь бриллиантовым блеском, заставлял людей жмуриться. Заиндевевший лес неожиданно ожил и зазвенел голосами мелких пичуг, застучал барабанной дробью деловитых дятлов, зажурчал хрустальным перезвоном хохлатых свиристелей. Деревья, одетые в тонкие шали серебристого инея, на фоне ослепительно лазурного неба создавали восхитительное кружево, и на этом жемчужном ажуре алыми яблоками горели важные снегири. Юркие синицы, солнечными зайчиками шныряя между ветвей, играючи сбивали с берёз сверкающую морозную пыль, а с лохматых сосновых лап обрушивали тяжёлые молочные водопады.