— Тебе лучше самому взглянуть, — вздохнула Белла. — Надеюсь, я ошибаюсь, но… Просто посмотри и скажи, что я — старая дура. Я убрала это подальше, чтобы никто не нашел…

— Что — это?

— Если я скажу, ты не поверишь. Лучше один раз увидеть, как говорят…

Она завела его в ведущий в хозяйственную часть коридор и открыла дверь в подвал. Кен подумал, что сегодня все повторяется дважды: два раза пришлось вскрывать подручными средствами замки, два раза — спускаться в подвал.

Этот был небольшой, гораздо меньше того, что располагался под зданием мэрии. Но металлическая дверь тут тоже имелась.

— Я храню тут кое-какие вещи на продажу, — размыто сообщила Белла. — Случаются дорогие, потому и…

Лейтенант удержался от комментария, но, сколько стоят нелицензированные охранные системы и другие, завязанные на магию устройства, он хорошо себе представлял.

Дверь оказалась двойной. Наружная — из металла, внутренняя — из толстого дерева. К вопросам безопасности миз Паркс подходила серьезно.

— Оно тут, — сказала она, пропуская Фаулера внутрь. — Видишь, на полке?

— Не очень, если честно.

— Подожди, сейчас включу свет.

Дело было совсем не в темноте, она почти не мешала, в отличие от ткани, под которой скрывалось неведомое нечто. Казалось, кто-то просто сунул на полку смятую тряпку.

Фаулер подошел поближе и…

Деревянная дверь за его спиной захлопнулась.

— Зря ты не послушался, Кен. Всего неделю подождать, даже меньше…

Он не успел ничего сказать или сделать, как с лязгом закрылась вторая дверь, металлическая.

А на полке… На полке лежала смятая тряпка, да…

Марти шла по выложенной желтым камнем дорожке и зачем-то считала шаги. Один, два… пять… десять…

На четырнадцатом разглядела за деревьями увитую диким виноградом беседку.

На двадцатом сорвавшийся с верхушки тополя ветер подхватил скомканный лист бумаги, брошенный кем-то на газон, и швырнул ей под ноги. Она подняла на двадцать первом. Медленно развернула, увидела карандашный рисунок и потерялась в переплетении ломаных линий… А пальцы вдруг перестали дрожать. Совсем. Замерли, вцепившись в края листа… И сердце застыло в груди…

«Дыши! — приказала себе Марти, чувствуя, что не устоит на ногах, если треклятая мышца, гоняющая по телу кровь, не заработает снова. — Дыши! Ты ведь знала, что тебя ждет!»

Знала, конечно. Не сразу, но с той минуты, как увидела эту девушку, бледностью и блеклостью походившую на привидение — на призрак прошлого, о котором Марти так и не смогла забыть. Так стоит ли удивляться, что прошлое не смогло забыть о ней?

Или смогло?

Она заглянула в беседку, перехватила на миг рассеянный взгляд, в котором не промелькнуло и тени узнавания или иных чувств, и отступила опять на дорожку.

Сердце забилось — быстро, еще быстрее, наверстывая потерянные секунды, — но облегчения это не принесло. Мысли разбегались, не давая ухватиться хоть за одну из них, пусть даже самую несуразную.

— Печальное зрелище, — сочувствующе вздохнула девушка-тень. — Но в первые месяцы было хуже. Сейчас он хотя бы встает с постели. Выходит в парк. Рисует. Иногда разговаривает с людьми. Правда, говорит обычно одно и то же.

— Что именно?

— Спросите его сами. Не важно о чем, просто спросите.

Просто? О нет. Просто — это оперировать в темноте, зажав в зубах карманный фонарик. Три ампутации в один день затупившейся проволочной пилой — это просто. Месяц на больничной койке в ожидании смерти, но с надеждой на жизнь и три с половиной года в тюрьме без ожиданий и надежд — просто. А войти снова в беседку — нет.

Но Марти смогла.

Пересилила себя, переступила через страхи и боль, через смятые рисунки, валявшиеся на деревянном полу.

Подошла вплотную. Стряхнула с пальцев вернувшуюся дрожь и осторожно коснулась ссутулившейся спины, такой худой, что позвоночник выпирал даже под рубашкой.

Шевельнула губами… Беззвучно: воздух закончился на выдохе…

Пришлось набрать его в грудь побольше.

— Томми…

Он замер, прислушиваясь. Но не обернулся. Мотнул головой, точно отгоняя случайный звук — собственное имя, ставшее чужим…

Вторая попытка:

— Лорд Томас?

Совсем ничего. Разве что карандаш быстрее зашуршал по бумаге. Марти видела его — стертый огрызок, зажатый в длинных, болезненно истончившихся пальцах. Он дергался нервно и неровно, как будто стрелка энцефалографа, и рисунок скачками ритмов проступал на листе. Портрет, как и те, что разбросаны вокруг. Лицо, в котором смешались черты знакомых и незнакомцев. Картина искореженной памяти…

— Капитан Стайн! — окликнула она негромко, но резко и властно, словно на плечах у нее полковничьи погоны, как у начальника госпиталя — седого, грузного, неизменно не выспавшегося и недовольного тем, что в санчасти опять посторонний: ходит и ходит сюда, таскает букеты полевых цветов, к вечеру превращающиеся в охапку сена, отвлекает от работы докторов.

Томми вскакивал при его появлении, вытягивался в струнку, вскидывал руку к козырьку… Покорно выслушивал нотации и незаметно подмигивал Марти, а на следующий день или той же ночью приходил снова…

Сейчас не встрепенулся, не вытянулся. Но распрямился медленно и так же медленно повернулся. Посмотрел на Марти, а она — на него. На осунувшееся лицо, на заросший щетиной подбородок. В глаза, зеленые, по-прежнему яркие и ясные, но сейчас… не пустые, нет… Напротив, в них было много всего. Слишком много, как в сплетении линий на его рисунках…

— Что… — Она сглотнула подступившую к горлу горечь. — Что с вами случилось, капитан?

— Я умер, — ответил он ровно. — Погиб весной триста шестнадцатого.

Марти зажмурилась на секунду, чтобы унять резь в глазах.

— Как это произошло? — спросила тихо.

Он задумался, вспоминая.

— Быстро, — произнес неуверенно. — Я надеюсь…

Поняв, что ей недостанет сил продолжать разговор, Марти вышла из беседки. Посмотрела на хмурое небо: дождь сейчас был бы кстати.

— Как это произошло? — повторила она свой вопрос, обращаясь уже не к Томми.

— Точно неизвестно. Мать и дед лорда Томаса долго скрывали проблему, а после тайно перевезли его сюда… Но мы предполагаем, дело в вас.

Марти хватило лишь на то, чтобы вопросительно приподнять бровь.

— Лорды не разводятся, вы ведь знаете это? Особенно — те, для кого брачная клятва не была формальностью. В принципе, любая клятва, завязанная на кровь или силу, не терпит нарушений, и последствия предсказать невозможно…