– Вполне, – кивнул Курт коротко и, не попрощавшись, вышел, остановясь в коридоре у двери, глядя в пламя факела на стене и прислушиваясь к себе.

* * *

В рабочую комнату старших он вошел решительно, лишь на миг промедливши у двери под пристальным взглядом оставшегося в коридоре Бруно. Ланц сидел за столом, наигранно спокойный, собранный, а Маргарет, растерянно озираясь, на табурете посреди комнаты, теребя пальцы сложенных на коленях рук. Курт остановился у стола, не садясь, прислонившись спиной к тяжелой столешнице, и она приподнялась, попытавшись шагнуть навстречу.

– Что здесь… – начала Маргарет просительно; он поднял руку:

– Сядь.

Она упала обратно, глядя изумленно и почти испуганно, и повторила тихо:

– Не понимаю, что здесь происходит?

– Тебе ведь сообщили об этом при аресте, не так ли? – Курт скосил взгляд на сослуживца, уточнив: – Ведь так?

– Арест проведен с полным соблюдением законности, – отозвался Ланц чеканно, словно на докладе в начальственном присутствии, и многозначительно присовокупил: – Госпожа фон Шёнборн знает свои права.

– Этого просто быть не может… – она улыбнулась – неловко и потерянно; Курт вздохнул:

– Прежде, чем продолжать нашу беседу, Маргарет, я обязан сказать кое-что. По предписаниям обыскивать тебя должна женщина; если для тебя это имеет сейчас значимость, придется повременить, и я поступлю в соответствии с правилами. Однако, согласись, это будет глупым и ненужным лицемерием.

– Обыскивать?.. Курт, милый, это какая-то нелепая ошибка…

– Ты осознаешь ситуацию? – оборвал он, и та умолкла, стиснув в тонких пальцах полу платья. – Маргарет, ты арестована. Сейчас тебя допрашивают здесь, а твою горничную – внизу, в камере, и это единственная поблажка, сделанная ввиду твоего общественного положения. Но все прочее – все совершенно – будет таким же, как и в применении к иным бывающим здесь подозреваемым. Это – понятно?.. Итак, я повторяю свой вопрос: ты будешь настаивать на соблюдении упомянутого мной правила или мы не станем продлевать эти неприятные минуты, и тебя обыщу я?

– Как угодно, – чуть слышно ответила Маргарет после минутного безмолвия, обронив на Ланца быстрый взгляд, и на ее поблекших щеках проступили розовые пятна. – Мне… придется раздеваться?

– Не сейчас. Для начала сними кольца, серьги, броши, булавки – все украшения, и положи их сюда, на стол. Если ты будешь освобождена, и среди них не выявится ничего сверхобычного, все твои вещи будут тебе возвращены.

– Если? Что значит – «если»?

– Маргарет, не тяни время, – попросил Курт настоятельно. – Всем в этой комнате все происходящее неприятно, посему давай не станем затягивать.

– Да, – пробормотала она, поднимаясь и дрожащей рукой стягивая кольцо с пальца. – Конечно…

Курт стоял недвижимо, опираясь ладонями о стол позади себя, глядя на горку украшений и вспоминая, как это уже бывало – когда-то, словно давным-давно, словно жизнь назад, вечерами…

– Это все, – тихо выговорила Маргарет, отступив назад, и он, опомнившись, еще мгновение молчал, глядя на тонкие пальцы, теребящие друг друга.

– Нет, – возразил он тихо, наконец. – Серебряный гребень и две шпильки в твоей прическе. И распятие.

– Я должна снять покрывало?

– Госпожа фон Шёнборн, – вмешался Ланц со вздохом, – в вашем положении есть гораздо более серьезные вещи, о коих следует тревожиться, помимо распущенных волос и обнаженной головы.

– Но распятие – это мамино; майстер Ланц, вы ведь это знаете, оно осталось мне от мамы! Что в нем может быть дурного?

– Маргарет, – чуть повысил голос Курт, требовательно протянув руку. – Не усложняй. Сними, или это придется сделать мне.

Она помедлила еще мгновение, потом, отведя взгляд от Ланца, потянулась к золотой цепочке на шее. Когда зазвенел брошенный на стол гребень, до того сдерживающий собранные вместе золотистые локоны, ледяная пустота в груди на миг вспыхнула, будто пронзенная насквозь раскаленным лезвием, и угасла, оставив после себя непривычную, странную боль…

– Теперь стой на месте, – и голос тоже вдруг оборвался, едва не разбившись, едва не вырвавшись из-под контроля – на миг. – Приподними руки и не двигайся.

И на столь же короткое мгновение все вернулось, когда, приблизившись, коснулся вздрагивающих плеч – и прежний жар, и острое желание сорвать перчатки снова, отбросив, чтобы дотронуться до ее кожи, ощутить в пальцах шелк золотистых локонов, захотелось прижать ее, растерянную и беззащитную, к себе… И даже когда ушло мгновенное наваждение, происходящее все равно продолжало казаться противоестественным, безумным, словно все то, что еще день назад совершалось в полутемной комнате дома за каменной оградой, теперь творилось здесь, на глазах у постороннего, открыто и непристойно. И вздох, обороненный ею, когда руки коснулись чересчур нескромно, едва не заставил эти руки сжаться, остановившись…

– Кхм… – тихо, но настойчиво прозвучало за спиной, и Курт вздрогнул, отступив и отведя взгляд.

«Если почувствуешь, что не справляешься», – припомнилось ему; и все так же на долю секунды пришло в голову, что Керн прав, и следует отказаться от участия в этом, пока еще не поздно, пока не сорвался. И Ланц – тоже был прав: все его спокойствие этим утром было оттого лишь, что не успел еще понять, осмыслить все случившееся, осознать до конца…

Или, подумалось тут же, прав вновь внезапно пробудившийся рассудок, и происходящее при всей его двусмысленности просто и бесхитростно: перед ним женщина, красивая женщина, один взгляд на которую будит воспоминания вполне определенные, и в этой минутной слабости виновно единственно строптивое тело, не желающее расставаться с полюбившимися чувствами.

– Кхм, – повторил Ланц напористо, и он, прикрыв глаза, решительно выдохнул, вновь развернувшись к Маргарет.

– Сядь.

Твердость в голос возвратилась – оттого ли, что миновало не к месту ожившее желание, оттого ли, что рассудок снова взял верх, однако внутренняя дрожь ушла, охладился жар, опять уступая место холодной пустоте и бесчувствию, столь же внезапно, вмиг.

– Господи… – прошептала она, опустившись на табурет и прижав ладони к пылающему лицу; Курт вздохнул:

– Опусти руки, Маргарет, и смотри на меня.

Фиалковые глаза поднялись к нему медленно, глядя теперь с испугом, и он кивнул:

– Вот так. А теперь… Мне неприятно говорить эти слова тебе, но – все закончится быстро и просто, если мне не придется задавать тебе множество наводящих вопросов, и обо всем, что сделала, ты расскажешь сама, прямо сейчас и здесь. Честно, без утайки… дальше ты сама знаешь.

– Ничего не понимаю, – снова начала она; Курт поморщился:

– Это не оригинально, много раз мною слышано, а кроме того, Маргарет – бессмысленно. Послушай; весь Кёльн уважает тебя за ум и рассудительность, так не вынуждай нас разочаровываться в тебе. По предъявленному тебе обвинению ты должна понять две вещи. Primo: есть доказательства совершенного, которые и дали, собственно, право нам на твой арест. И мы, и ты – все мы знаем, что для того, чтоб привести племянницу герцога в Друденхаус, мало одних подозрений, и мы должны быть уверены в своих действиях, дабы не затеять свару между Конгрегацией и светскими властями.