– Твой подопечный считает иначе.

Он усмехнулся, на миг приподняв голову с ладоней и поморщившись:

– Ну, я все же себя оцениваю здраво, Дитрих. Понимаю, что не страшилище, а должность – еще одно лишнее интригующее дополнение, и не странно, что малолетняя деревенская простушка может заинтересоваться симпатичным инквизитором. Но чтобы до того – не думаю. Здесь что-то иное.

– Знаешь, – недовольно откликнулся Ланц, – от твоих прозрений мне уже становится не по себе. После первого из них вскрылся целый улей еретиков в университете, после второго мы уже месяц ищем неведомую личность под именем «Третий», впрочем, пока тщетно, а теперь что будет?.. Пока, абориген, у нас возникло предположение, и мы его сейчас опробуем, только и всего.

– Это не она, – решительно возразил Курт, закрыв глаза. – Увидишь.

– Значит, будем трясти хозяйку и, опять же, эту Беренику, пока не скажут, кому они давали ключ от твоей комнаты или кого впускали в твое отсутствие. Бруно ты не подозреваешь?

– Нет, – ответил он, не задумавшись. – По многим причинам. Этот – не мог. Если он захочет мне зла, он затеет драку или, в крайнем случае, прямо попытается убить, в открытую, но бить в спину больше не станет. Тем более, столь мелочно. Да и хозяйка не стала бы мне вредить – не в ее это духе и не в ее интересах.

– Значит, племянница, – подытожил Ланц коротко.

Курт не ответил, и до самого возвращения Бруно в комнате висела тишина.

Подопечный не вошел сразу – открыв дверь, пропустил девушку вперед, мягко подтолкнув в спину, когда та замерла у входа, глядя на собравшихся с непониманием. Когда подопечный закрыл за собою дверь, Ланц неспешно поднялся, будто ненароком толкнув одну из булавок, закружившуюся по столу на янтарной головке; взгляд Береники Ханзен мимовольно скользнул вниз, на столешницу, и Курт видел, что сослуживец пытается прочесть в нем страх или хотя бы узнавание, однако взгляд остался прежним – непонимающим, но не испуганным. Ланц скосил глаза на Курта, чуть заметно поведя рукой, и он встал, подойдя ближе.

– Здравствуй снова, Береника, – произнес он, стараясь не говорить ни излишне мягко, ни чрезмерно строго.

– Доброго дня… – пробормотала девушка тихо, отступив назад. – Почему здесь… Почему вы все на меня так смотрите? Я что-то не так сделала?

– Сначала я хочу спросить об этом у тебя, – возразил Курт. – Ты сделала что-то не так?

– Нет, почему вы так говорите…

– Потому что ты кое-что сделала. И если ты прямо сейчас скажешь, что именно, сама…

Береника дрогнула ресницами, и вот теперь – явственно, безошибочно, четко – Курт увидел в серых глазах страх, подлинный, очевидный, и не просто перед теми, кто собрался в этой комнате, а перед тем, что почти уже забыла, и теперь вспомнила вдруг, вспомнила – и испугалась…

Ланц увидел это тоже.

– Ну-ка, отойди, – велел он, шагнув вперед, и оттолкнул Курта в сторону. – Мне уже порядком надоело сюсюкать со всей этой публикой. Просто забирай ее к нам, будем говорить по-другому.

– Нет! – она хотела крикнуть, но голос сорвался, и вырвался только надсаженный писк. – Только не в Друденхаус!

– Брось, Дитрих, – настороженно возразил Райзе, – на нас и без того висит смерть этого студиозуса. Не цепляй на нас еще и девчонку.

– А мне плевать! Мне уже набили оскомину эти вопросы, уговоры и попытки выяснять «по-хорошему». Хватит валандаться! – отрезал Густав, беря девушку за локоть. – Пойдем.

– Нет, не надо… – просяще шепнула Береника; Райзе поднялся.

– Дитрих, это плохая идея – если мы потащим девчонку к палачу, ты испортишь Гессе отношения с хозяйкой. Ты же не можешь вот так просто волочить на дыбу всякого.

– Почему это «не могу»? Имею полное право – и на дыбу, и в колодки, и куда сочту нужным, вплоть до помоста!

– Господи, нет! – Береника сорвалась в плач, почти в истерику, и, видя, что колени ее вот-вот подогнутся, Курт рывком высвободил локоть девушки из рук Ланца, прижав ее к плечу и обняв одной рукой.

– Тише, тише, – успокаивающе произнес он, гладя Беренику по голове, – тише. Нет, конечно, нет, что ты. Сядь, пожалуйста.

Она почти упала на табурет у стола, захлебываясь в рыданиях; Курт присел на корточки рядом, упершись в пол коленом и взяв ее руки в свою ладонь, мягко поглаживая по плечу.

– Успокойся, Береника, я им не позволю; Дитрих, ты же видишь – то, о чем мы спрашивали, она просто забыла. Если ты дашь ей успокоиться, она все вспомнит и расскажет, без палачей и подвалов. Ведь так, Береника? – уточнил он тихо, и та закивала, стиснув его руку.

– Да, конечно, – едва разборчиво прорвалось сквозь плач, – майстер Гессе, я вспомнила, я все вспомнила, я сейчас…

– Вот видишь, – чуть обернувшись к Ланцу, произнес он наставительно, – она все вспомнила. Я на тебя не злюсь, Береника, мне просто надо знать, что произошло. Ты ведь должна понимать, при моей должности это не шутки.

– Я понимаю, – всхлипнула она, – я все понимаю, правда! Но я вам зла никогда бы не причинила, честно!

– Я верю, – кивнул Курт, накрыв ее руки второй ладонью, – я тебе верю, просто расскажи, что было, и все. Ты впустила ее, когда меня не было; так?

Девушка кивнула, судорожно втянув слезы, и он осторожно продолжил:

– Береника, успокойся, припомни все и просто скажи, как все было, я не стану ни в чем тебя обвинять.

– Я не хотела вам вреда, клянусь! – повторила та отчаянно. – Она ведь такая… Она просто сказала, что хочет видеть, как вы живете, где, какой вы, я ведь не могла заподозрить, что благородная дама может сделать что-то плохое!

Это было похоже на вспышку – точно бы в полной темноте на просмоленный факел упала искра, и он запылал, вмиг озарив самые темные уголки, явив все, что было до сей поры потаенно, неясно, скрыто во тьме; терзающий лоб пыточный крюк впился в мозг в последний раз, рвя его на части, и все утихло – внезапно и совершенно.

– Разумеется, – выговорили губы сами собой, не чувствуя себя. – Я понимаю.

Свет полыхнул и исчез, оставив вокруг и в сердце, в душе безгласную полумглу, бездну, холод…

– Что она сказала тебе? – чувствуя вокруг могильную оторопелую тишину, выговорил Курт, слыша собственный голос словно бы извне – размеренный, участливый; лишь пальцы, лежащие на ладонях девушки, дрогнули, едва не стиснувшись в кулаки. – Что ей любопытно увидеть мое обиталище, так?

– Она так сказала. Она сюда пришла потихоньку, одна, она так краснела, и я не посмела отказать ей – у нее были такие несчастные глаза! Она ведь просто-напросто хотела побыть в вашей комнате, только и всего; Господи, я не впустила бы кого-то другого, но графиня – ведь это не первая встречная, и не станет же она красть что-то, ведь так?.. Я… я подумала – ничего не будет плохого, если она побудет здесь; ведь это, в конце концов, уже такое испытание для благородной дамы – явиться вот так, самой, к мужчине в дом… Я не могла ей отказать, – повторила Береника тихо, глядя ему в глаза просительно. – Она предлагала денег, а я не взяла – не посмела наживаться на таком!