И снова обследования.

Три недели по разным лабораториям и больницам в Калифорнии.

Сканирования, анализы, мазки, уколы.

Я пыталась поговорить с Байрон, но мне ничего не удалось из нее вытянуть. Она не могла вспомнить, что строила со мной какие-то отношения, а потому не могла мне доверять. Так что мы проводили дни в неспешной деловой атмосфере, пока она ставила галочки в своем списке, просматривая и пересматривая записи наших разговоров, описывала и обновляла свои наблюдения и размышления. У нее начали формироваться какие-то неясные впечатления, но они представляли собой, по ее словам, нечто похожее на воспоминания об увиденном спектакле. Она видела, как умирал Ромео и Джульетта погружалась в глубокий сон, но это не ее губы прикасались к яду и не ее сердце разбивалось. Она являлась свидетелем событий, вмещавших ее, а не действующее лицо или персонажа.

На четвертой проведенной нами вместе неделе она ускользнула на несколько часов, чтобы сделать МРТ своего мозга, выискивая долговременные нарушения, причиненные моим присутствием. По-моему, она так ничего и не обнаружила и на следующий день сидела за завтраком такая же спокойная и собранная, как всегда. Я подозревала, что наука не давала ей ответов, которые она искала.

На пятой неделе врачи дали мне ЛСД.

Препарат не назывался ЛСД, но эффект оказался почти таким же. На меня навесили с десяток электродов и усадили в удобное кресло, и я впервые в жизни ощутила вкус синего цвета, запах голоса Байрон, и видела картинки, просыпаясь от наплывавших снов, и пожирала время, поглощала одновременно прошлое и будущее, втягивала в себя весь кислород из воздуха, и чувствовала себя на верху блаженства, пока меня не охватил приступ паники. Я не могла дышать, я сквозь слезы хватала ртом воздух, не в силах перестать рыдать, ахать, тяжело дышать, бороться с болью в груди, которая, я знала, убьет меня, и я умру из-за всего этого, из-за Байрон, из-за «Совершенства», пока врач не дал мне какое-то успокоительное. А когда я проснулась, Байрон просто сказала:

– Боюсь, мы так и не смогли вас вспомнить.

Позже я просмотрела запись всей этой процедуры. Галлюцинации продолжались, по моему твердому убеждению, меньше десяти минут, но на записи проходит три часа, во время которых в клинике врачи, сестры и студенты входят и выходят бесконечной чередой, а Байрон спрашивает каждого: «Вы раньше видели эту пациентку?» – и все они качают головой, все до единого, и уходят с виноватыми улыбками.

– Возможно, здесь другой механизм, – предположила Байрон, когда везла нас в машине обратно в гостиницу. – Возможно, дело тут в электрических токах.

В тот вечер она улизнула очень рано, надеясь, что я стану досыпать после данного мне днем успокоительного, на очередную тайную встречу со своими связными и подчиненными. Мне стало интересно, откуда она берет деньги, стоит ли ее ограбить, подумала, а не проследить ли мне за ней, но потом решила, что не буду.

– Может, что-нибудь еще? – спросила она в тот день, когда врач предложил провести сеанс электросудорожной терапии, украдкой наблюдая за мной в ожидании того, на что я смогу решиться.

Ошибочное название: электрошоковая терапия. Стала известной благодаря роману и фильму «Пролетая над гнездом кукушки», где применялась в качестве наказания, превращая пациентов в пускавшие слюни овощи. Риск есть, но небольшой. Проводится обычно двусторонне, сила тока находится в пределах восьмисот миллиампер, сам аппарат для ЭСТ потребляет электроэнергии меньше, чем персональный компьютер, и представляет для пациента примерно такую же опасность, как общая анестезия. Однако часто возникают рецидивы, примерно в районе шести месяцев после первоначальной процедуры, и существуют опасения касательно потери долговременной памяти и нарушения мыслительных процессов, которые могут стать результатом того, что по своей сути является механизмом искусственного вызова сильного эпилептического припадка.

– Разве что вы захотите попробовать?.. – тихо продолжила Байрон, глядя на меня и выжидая, к чему склонятся мои мысли.

Стоило ли оно того? Шесть месяцев, может, больше, когда тебя станут помнить, цена – часть моей памяти, способность пользоваться ложкой? Шесть месяцев, когда незнакомые люди будут друзьями, знакомые не будут забывать мое имя, шесть месяцев, когда меня станут любить, обнимать и узнавать?

Конечно, оно того стоило, но когда мне показали процедурную, где это все произойдет, размером чуть меньше кабинета зубного врача, кресло, кислородную маску, сам аппарат, и открыли мне статистику – каждый год в США сто тысяч человек проходят эту процедуру, бояться нечего, – я вспомнила Грейси, свою младшую сестренку, в четыре года болевшую корью, приступы, когда температура у нее подскакивала до сорока двух и она сжимала мою руку. Да пребудет с тобой Сила – и я выбежала из процедурной, после чего мне пришлось стоять в коридоре, считая точки на зеленых и белых крапчатых плитках у себя под ногами. Байрон положила мне руку на плечо и произнесла:

– Ну, хорошо. Мы поищем что-нибудь другое.

На шестой неделе попробовали транскраниальную магнитную стимуляцию. Проводившие ее двое исследователей сказали:

– Сосчитайте до десяти.

Один, два, четыре, пять, семь, восемь…

– Кажется, я не могу сказать… – выдохнула я и не смогла обнаружить, что же я упустила.

Они хмыкнули.

– Да! – воскликнули они. – Мы знаем!

Казалось, не существовало никакой медицинской необходимости с помощью электромагнитных волн влиять на ту часть моего мозга, которая отвечала за счет до десяти, но им опыт очень понравился, а я не чувствовала никакой боли, пока они водили индуктором по моему черепу, поочередно вызывая вкус газированного апельсинового сока, воспоминания о концерте, на котором я была в Риме, шум моря, неспособность повторить по памяти алфавит и в какой-то момент легкий приступ хихиканья, длившийся с минуту после того, как они выключили индуктор.

Чего они не смогли сделать, по всей видимости, так это сделать меня запоминающейся, и когда на следующий день мы вернулись, они снова поместили индуктор у меня над головой и сказали: «Сосчитайте до десяти!» – найдя этот опыт столь же забавным, что и днем раньше.

Вечером Байрон спросила меня:

– Вы думали насчет электросудорожной терапии?

Мы ели жаренные на рашпере ребрышки, сдирая мясо с костей и бросая обсосанные серые объедки в стоявшее между нами большое блюдо, как викинги на пиру.

– Вы вчера меня уже об этом спрашивали.

– Извините, я не поняла.

– Мы ездили в больницу.

– Нет, я встречалась с… ах, да, вы, конечно же, там тоже были. Простите.

* * *

На следующее утро она спросила:

– Вы думали насчет электросудорожной терапии?

Я ответила:

– Мне нужно отлить.

Когда я вернулась, она произнесла: