Напротив Шайи стоял воин-великан. Ей показалось, что она уже видела его. Теперь она вспомнила: он был капитаном стражи Курунты. Имени его она не помнила. Неужели Муватта послал его в качестве палача?

У воина было суровое лицо. С плеч свисала облезлая волчья шкура. Роскошный нагрудник сверкал золотом в свете жаровен. Руки сжимали рукоять огромной булавы. Воин смотрел прямо на нее. Рядом с ним стояла мать матерей, за ним — лейб-гвардия бессмертного. У всех у них были роскошные красные шерстяные плащи. Но ни один из них не был настолько высок, как великан с булавой.

— Значит, вы и есть Шайя, — он слегка поклонился. — До сих пор я видел вас только издалека. Я сожалею, что с вами обращались настолько плохо. Это произошло без моего ведома. Но и бежать тоже было неразумно.

Не этот ли голос она слышала в темнице? Шайя не была в этом уверена.

— Я предпочла умереть, сбежав, нежели быть запертой среди коз, как животное.

— Запертой среди коз? — Великан поглядел на Табиту. Старая жрица выглядела рядом с ним словно сморщенный ребенок, сплошная кожа и кости.

— Мы вынуждены были наказать ее, — заявила мать матерей. Она уверенно смотрела в глаза великану. — Ничто не происходило без воли Муватты.

— Моя воля иная. Шайя — жена бессмертного, хоть и не первая. По статусу — принцесса империи. И тот, кто запирает принцессу вместе с козами, оскорбляет меня и империю.

Табита униженно опустила голову. Шайя впервые видела ее такой. Мать матерей боялась этого человека. И о чем он вообще говорит? Меня и империю?

— Кто ты? — вырвалось у нее.

По комнате пробежал шепоток. Табита бросила на нее ледяной взгляд. Неужели она допустила ошибку?

— Я — Лабарна. После того, как премудрой Иште было угодно казнить бессмертного Муватту прямо на равнине Куш, где произошло сражение, за то, что он опозорил нашу империю, она приняла решение возложить бремя правления на мои плечи. Я новый бессмертный Лувии, принцесса. И, несмотря на то что я не праздновал с вами Небесную свадьбу, по законам Лувии вы все же одна из моих жен.

Шайя раздраженно поглядела на него. Никогда прежде не умирал бессмертный! Это какая-то бессмыслица! Они — избранники богов, они всего на одну ступень ниже их. И только увидев страх в карих глазах Табиты, принцесса-воин убедилась. С плеч свалился тяжкий груз. Все изменилось!

Больше ее не будут унижать. Теперь бояться будут ее. По крайней мере, в этот час. Она вспомнила обо всех унижениях, которым ее подвергали здесь, о жестоком убийстве пастуха, который попытался защитить ее.

— Я сожалею, что вынуждена сообщить вам, что здесь не то место, за которое его выдают, супруг мой, — Шайя не спускала глаз с Табиты, наслаждаясь зарождающейся паникой у нее на лице.

— Что это значит? — Слова были холодны, но в них чувствовалась твердость. Сомнений нет, Лабарна покарает жестоко, если его имя будут валять в грязи.

— Со мной не просто обращались, как с животным, — начала она, оглядываясь в поисках Мальнигаль, но жрицы не было. — Когда меня поймали после побега… — Шайя запнулась, борясь со своими чувствами. Твердо говорить не получалось. — … меня отдали охотникам, которые изнасиловали меня.

Лабарна побледнел.

— Это действительно так?

Шайя кивнула, не в силах произнести больше ни слова, взволнованная собственной слабостью.

Бессмертный обернулся к одному из своих лейб-гвардейцев и потребовал у него огромную двуглавую секиру. Затем вышел из комнаты широкими шагами, оставив за спиной ледяное молчание. Вскоре из сада послышались громкие голоса.

Шайя не двигалась с места, она не подошла к большому окну, из которого могла бы увидеть, что происходит снаружи. В комнате никто не шелохнулся. Только Табита повернула голову и неотрывно смотрела на нее. В ее глазах читалась немая мольба.

Шайя не обращала на нее внимания. Сколько она знала мать матерей, она была холодной и жестокой. Безжалостным тираном, которой был ведом лишь один ответ на провинности, как вольные так и невольные: суровые наказания! Пусть теперь на своей шкуре прочувствует эту беспомощность.

Шайя стояла прямо, хотя после той ночи, когда ее снова изнасиловали, ей казалось, что изнутри ее медленно пожирает комок льда. Придавала ей сил стоять прямо лишь перспектива отомстить. Глаза постепенно привыкали к дневному свету, далеко не настолько яркому, как ей показалось сначала. Она холодно смотрела на Табиту, пока та не опустила взгляд. Мать матерей поняла, что надеяться на пощаду глупо.

Когда Лабарна вернулся, его бронзовые поножи и бесшовная юбка были забрызганы кровью.

— Кто еще плохо обращался с вами, супруга моя?

Странно было слышать такое обращение от мужчины, которого она никогда прежде не видела. Однако первоначальное ощущение радости от того, что она перестала быть безвольной жертвой, улетучилось. Поэтому она устало ответила:

— Может быть, мы поговорим о Доме Неба с глазу на глаз? Я не хочу, чтобы это достойное уважения место пострадало из-за того, что некоторые священнослужительницы забыли о своих обязанностях. То, что я хочу сказать, не предназначено для ушей ваших воинов, — краем глаза она увидела, как задрожала Табита, словно охваченная лихорадкой.

Лабарна нахмурился, затем прогнал всех из комнаты нетерпеливым движением руки.

— Уходите!

— Кто еще? — спросил он, едва закрылась дверь. И Шайя рассказала, как ее постоянно унижали здесь. Она хотела, чтобы Лабарна понял, почему она бежала. Поначалу она с трудом подбирала слова, а потом заговорила свободнее, постепенно входя в раж.

По лицу бессмертного было видно, что услышанное приводит его в недоумение и вызывает гнев. Когда она закончила, он протянул ей окровавленную секиру.

— Я слышал о вас, принцесса. Я знаю, что вы водили в битву мужчин и завоевали уважение своим мужеством и мастерством. Хотите сами принести смерть своим врагам, супруга моя?

Она нерешительно молчала. О подобном мгновении на протяжении последних недель она не осмеливалась даже мечтать. Но не будет ли быстрая смерть слишком милосердной? Она хорошо помнила о множестве различных казней при Кочующем дворе, на которых присутствовала ребенком. Четвертование, медленное удушение, сражения с дикими животными. Ее отец всегда любил даровать своим врагам различную смерть. Самым жестоким наказанием было насаживание на кол. Иногда все заканчивалось быстро, но однажды прошло более двух дней, прежде чем худощавый невысокий охотник, укравший лошадей, облегченно испустил последний вздох.

— Кони, — негромко произнесла она. Это было бы подходящим наказанием для двух женщин, которым нравилось наблюдать за тем, как ее насилуют.

Шайя ни капли не сомневалась в том, что сделанное охотниками свершилось по приказу Табиты. Мальнигаль никогда не осмелилась бы действовать без одобрения матери матерей.

— Что вы сказали? Я не очень хорошо расслышал.