Формированием научного коллектива Курчатов занимался одновременно с разработкой плана исследовательских работ. Он получил право оформить для начала на работу в Москву 100 сотрудников, взяв их из любых отраслей промышленности и с фронта[452]. Ядро коллектива составили ленинградские физтеховцы. Первыми 12 апреля 1943 года (то есть еще до формального приказа А. Ф. Иоффе от 14 августа 1943 года) из Казани в Москву прибыли бывшие коллеги из спецлаборатории атомного ядра Казанского филиала ЛФТИ М. С. Козодаев, Г. Я. Щепкин и С. Я. Никитин[453]. Направленные Курчатовым в блокадный Ленинград Л. М. Неменов и П. Я. Глазунов в это время подготовили и вывезли в Москву узлы циклотрона ЛФТИ, благодаря чему удалось быстро запустить первый малый московский циклотрон[454]. Прибыли и включились в работу Лаборатории № 2 и числившиеся до войны в других институтах Я. Б. Зельдович, И. К. Кикоин, Ю. Б. Харитон, В. Г. Хлопин, каждого из которых Курчатов знал лично по совместной работе и высоко ценил как профессионалов.

Курчатов подбирал людей неторопливо и осмотрительно. К концу лета 1943 года число сотрудников не превышало 20 человек, к весне 1944 года — 50, а к концу того же года, по разным данным[455], — от 80 до 100 человек (научные сотрудники составляли половину этого числа). Его не смущало и не останавливало, что большинство набираемых сотрудников не имели ученых званий и научных степеней. Он ценил их за молодость, талант, преданность науке и избранной профессии, а они разделяли научные устремления своего сорокалетнего руководителя, сразу получившего прозвище «Борода».

С весны 1944 года по специальному решению правительства постепенно начинали прибывать люди в шинелях — демобилизованные из армии вчерашние воины, будущие ведущие научные сотрудники Курчатова. Организовывались первые научные секторы. Первым 28 мая 1944 года был создан сектор № 6. Летом в нем уже ставили опыты по созданию надкритических масс в системах на быстрых нейтронах. В большой комнате на втором этаже главного здания гремели встречные выстрелы из боевых винтовок. С треском разряжались электрические конденсаторы скоростной фотографии. Успешность экспериментов способствовала их всемерному расширению с привлечением специализированных организаций. Начинали проектировать и сооружать отдельное здание для сектора — БЛП-I. Первые сотрудники сектора № 6 — тогда совсем молодые В. И. Меркин, З. К. Петрова, В. А. Александрович, А. А. Пяткин, М. А. Новоселов, затем П. И. Шестов, Н. С. Богачев, Я. В. Кислов, Г. А. Лоповок и несколько позже В. С. Чиркин, П. П. Моисеенко и А. П. Стебеньков — рассказывали, как весело и с энтузиазмом им работалось и часто далеко за полночь еще светились окна в лабораториях и у конструкторов. Каждого из них заведующий лабораторией Игорь Васильевич Курчатов знал лично, звал по имени-отчеству, — даже четырнадцатилетний подросток Алеша Кондратьев был для него «Кузьмич».

По прибытии сотрудников в Лабораторию № 2 они сразу же включались в работу и трудились без выходных, по 18–20 часов в сутки. Пока не было лабораторных корпусов, элементарных бытовых условий, установок и оборудования, использовали всё, что могло быть полезным. Так, Б. В. Курчатов с В. П. Константиновой, ставя первые опыты с целью получить нептуний, а затем плутоний, помещали источник в обыкновенную бочку с водой[456], а рабочий стол начальника лаборатории ночью становился местом сна одного из сотрудников[457]. Об этом периоде Курчатов вспомнил на сессии ВС СССР в 1958 году: «Мы начали работу… в тяжелые дни… войны, когда родная земля была залита кровью, когда разрушались и горели наши города и села, когда не было никого, кто не испытал бы чувство глубокой скорби из-за гибели близких и дорогих людей. Мы были одни. Наши союзники — англичане и американцы, которые в то время были впереди нас… вели свои работы в строжайших секретных условиях и ничем нам не помогли»[458]. О колоссальной разнице условий работы советских и западных создателей атомного оружия не приходится и говорить.

Курчатов понимал, что быстрый успех невозможен без привлечения к научно-исследовательским и опытно-конструкторским работам высококвалифицированных специалистов. 20 марта 1943 года в записке М. Г. Первухину он запросил участия в атомном проекте ученых с мировой известностью Л. Д. Ландау и П. Л. Капицы, предполагая возложить на первого проведение теоретических расчетов взрывного процесса в урановой бомбе. «Представляется возможным, — заметил он, — теоретически рассмотреть процесс протекания взрыва… Эта трудная задача могла бы быть поручена проф. Л. Д. Ландау, известному физику-теоретику, специалисту и тонкому знатоку аналогичных вопросов»[459]. Капице он намеревался поручить «консультирование вопросов разделения изотопов и конструирования соответствующих машин»[460]. Препятствием было то, что оба ученых считались «неблагонадежными»: Ландау побывал в заключении по политическим обвинениям, а Капица долго жил и работал в Англии. Поэтому привлечение обоих к работам строгой секретности и особой важности («сс/ ов») было чрезвычайно сложным делом.

24 ноября 1944 года Курчатов обратился по этому вопросу к самому Л. П. Берии. Прося привлечь к работам еще и сотрудника ЛФТИ Л. А. Арцимовича, он характеризовал его как очень способного физика, лучшего в Союзе знатока электронной оптики[461]. О Капице он написал следующее: «блестящий инженер, конструктор и организатор». А о Ландау — что он «является одним из наиболее глубоких, талантливых и знающих физиков-теоретиков Советского Союза»[462]. С Капицей вопрос был решен быстро, с Ландау дело затянулось. Считая его участие абсолютно необходимым, Курчатов проявил огромное упорство, настойчивость и даже дипломатические способности.

18 декабря 1945 года Курчатов в письме Берии писал: «Выполнение ряда работ… продвигалось бы значительно успешнее, если бы в них принимал участие профессор, доктор физико-мат[ематических] наук Лев Давидович Ландау, завед[уюший] теор[етическим] отделом Института физических проблем Академии наук СССР. Проф. Л. Д. Ландау — крупнейший физик-теоретик нашей страны. Обращаюсь к Вам с просьбой разрешить Лаборатории № 2 привлечь проф. Л. Д. Ландау к теоретической разработке указанных выше вопросов и к участию в заседаниях Лабораторного семинара»[463]. Настойчивость Курчатова увенчалась успехом лишь в 1946 году, когда Ландау во главе группы физиков занялся расчетами мощности атомного взрыва.